В открытые окна ребята глядят. Петьку разглядывают.

Слышит Петька:

– Ребята, фрея ведут!

"Что, - думает Петька, - за фрей еще? Какой я фрей?"

По лесенке поднялись в контору. В конторе какой-то маленький и чернявенький хлопчик сидел на полу и кисточкой рисовал на громадной бумажине красную пятиугольную звезду.

– Здрасти, - сказал кучерявый.

– Здрасти, - ответил чернявенький хлопчик, очень важно и басом.
– Вам заведующий требуется?

– Заведующий, - сказал кучерявый.

– Федор Иванович! К вам...
– кричит чернявенький, а сам Петьку разглядывает с ног до головы и насмешливо улыбается.

Выходит из соседней комнаты Федор Иванович, заведующий. Человек плешивенький, очкастый и седоват слегка.

– Так, - говорит.
– Здравствуйте. Новенького привели?

– Новенького, - отвечает кучерявый.
– Здравствуйте. Примите, пожалуйста, под расписку.

– Расписку? Так... получите... Так... Можете идти.

Взял кучерявый расписку, поглядел.

– Прощайте, - говорит.
– Прощай, шпана.

Ушел кучерявый.

Федор Иванович за стол уселся. Петьку оглядел.

– Звать тебя Петром?
– спрашивает.

– Петром, - отвечает Петька. И фамилию назвал.

– Так, - говорит Федор Иванович и спрашивает: - Вор?

Покраснел Петька. Сам не знает, почему. Чудной какой-то этот Федор Иванович.

– Вор, - отвечает.

– Так...
– говорит Федор Иванович.
– Это ничего. Это бывает. Поживешь человеком будешь. А сейчас тебя первым делом в должный вид привести надо. Так... Миронов, отведи новичка к Рудольфу Карлычу.

Вскочил чернявенький хлопчик, кисточку бросил, руки вытер.

– Идем, - говорит, - пацан.

Идут они по разным коридорам. Темновато. Лампочки угольные тлеют. Двери белые по сторонам.

– Это, - говорит чернявенький, - классы у нас тут помещаются. Уроки происходят.

– А куда ты меня ведешь?
– спрашивает Петька.

– К санитару Рудольфу Карлычу. Мыть он тебя будет.

– Мыть?

– Ну да. В ванне.

Постучал чернявенький в какую-то дверь.

– Рудольф Карлыч! Примите новенького!

Вышел толстенный дядя в белом халате. Уши у дяди громадные, голос жирный. Немец, должно быть. Санитар.

– Нофеньки?
– спрашивает.
– Это ошень мило, - говорит.
– Идем в ванную, пока вода горячий.

Потащил Петьку в эту самую ванную. Притащил.

– Растефайся, - говорит.

– Что?

– Растефайся. Мыться будешь. С мыло и щетка.

Стал Петька с себя барахло сдирать. Полегоньку сдирает.

"Как бы, - думает, - часики не выскользнули".

А санитар, между прочим, говорит:

– Ты это все оставляй. Да. Мы твою кустюм в печка сожгем.

Испугался Петя. За штанишки ухватился.

– Как то есть?
– спрашивает.
– Как то есть в печка?

– Да ты не пойся. Мы тебе другая костюм выдадим. Чистый. Чистый брючка, чистый блюзка и даже сапожка дадим.

Что делать Петьке?! Сидит Петька совершенно нагишом, сжимает в руках грязное свое барахлишко и дрожит. Не от холода, конечно. Тепло в ванной, жарко. От страха дрожит.

"Ну что, - думает, - мне делать? Погибать?"

А погибать Петьке прямо не хочется.

На Петькино счастье, немец вышел куда-то. Не долго думая, развязал Петька узелок и сунул свои золотые часики в рот. С усилием впихнул. Чуть рот не разорвал своими золотыми часиками. Щеки вспухли. Язык куда-то в постороннее место вдавился. Стерпел Петька, зубы сжал.

Только сжал - немец приходит. С щипцами. Подцепил щипцами Петькин "кустюм", уволок куда-то.

Вернулся, воды накачал в ванну.

– Лезь, - говорит.

Залез Петька в ванну, в теплую воду. Вода помутнела сразу: шутка ли - в бане Петька лет пять не был. В реке, правда, купался... Да разве такое тело купаньем отстираешь?

Очень хорошо Петьке в ванне. Прямо что надо, не вылезал бы, кажется, до чего хорошо.

Да только, на Петькино несчастье, немец разговорчив попался. Намыливает Петьке голову, а сам говорит. Говорит, говорит, словно речь говорит. Все спрашивает, любопытствует. И как Петьку звать по имя-отчеству, и за что попался, и где родителей потерял, и тому подобную чепуху спрашивает.

А Петька молчит. У Петьки часы во рту.

Петька головой орудует. Качает, кивает, мотает, когда надо. Мычит в крайнем случае.