Быстро напялил на себя остальную одежду, ботинки надел, каблуком прихлопнул. Жмут слегка новые полсапожки, да ничего, - приоделся зато Петька чистым пижоном. И кушак застегнул. И волосы пригладил.

"Эх, - думает, - жалко зеркала нет. Поглядеться бы, каков я мальчик".

– Идем обедать, - сказал немец.

Только вышли они в коридор - звонок. Бежит звонок по всем этажам. С шумом несутся ребята по коридорам. С топотом, с гиком.

– Обедать!
– кричат.
– Обедать!

Петьку чуть не уронили, затолкали, поволокли. Потерял Петька немца.

Растерялся - не знает, что делать. И вдруг видит чернявенького парнишку, того, что в конторе звезду рисовал. И тот Петюшку увидел. Улыбнулся, рукой махнул.

– К нам!
– кричит.
– В нашу группу.

Побежали вместе. Вбегают в приютскую столовую.

А там уж ребят видимо-невидимо. За столами ребята сидят, а на столах оловянные миски дымятся. Вкусно дымятся. У Петьки даже нос зачесался, в коленки дрожь прошла.

Сели обедать.

Шумят ребята, ложками размахивают, хлебными корками перебрасываются. А Петька на суп насел. Шутка ли, парень два дня пищи не нюхал, всего-то за два дня пончик с повидлом съел. Ясно - с жадностью ест, алчно.

Не соврал немец: после супа кашу подают. Гречневую, с маслом. Петька и кашу подзавернул в два счета. Киселя дали - кисель съел и миску облизал.

Ребята, которые рядом сидят, смеются. Особенно один, одноглазый, с черной повязкой на лбу... Тот прямо издевается.

– Ну и обжора, - говорит.
– Ну и горазд лопать. Слон, ей-богу, и то меньше ест.

Смеются ребята. Обидно Петьке. Терпел он, терпел - и не вытерпел. Облизал свою оловянную ложку, посмотрел одноглазому в нахальный его глаз и, размахнувшись, ударил одноглазого ложкой по лбу.

Ужасно закричал одноглазый. Зашумели ребята. Федор Иванович прибежал.

– Что? Что такое?

Одноглазый плачет и кулаком растирает свой лоб, а на лбу шишка.

– Кто тебя так?
– спрашивает Федор Иванович.

– Вот, - показывает одноглазый на Петьку.
– Вот эта сволочь... Ложкой.

Строго посмотрел Федор Иванович на Петьку.

– Встань, - сказал.
– Встань, тебе говорят.

Встал Петька, смотрит исподлобья, - чего, дескать, надо?

– Так, - сказал Федор Иванович.
– Так. А теперь выйди вон.

Не понял Петька - пошел за заведующим. И когда выходили из столовой, услышал за спиной:

– Федор Иваныч! Новенький не виноват.

Голос знакомый, - чернявенький крикнул.

Вышли они в коридор.

– Так, - сказал Федор Иванович.
– Слушай, что я тебе скажу. Драться нельзя. Так. На улице можно было драться, а у нас нельзя. Понял? А в наказание стань здесь и стой, пока обед не кончится.

Повернулся Федор Иванович и пошел по коридору.

А тут как раз и обед кончился. Выбежали ребята из столовой. Бегут ребята мимо Петьки. Петька к стене прижался... Бегут. Одноглазый пробежал. Язык показал Петьке. Чернявенький пробежал. Крикнул:

– Купаться пойдешь?

Встрепенулся Петька:

– Куда купаться?

– На речку, на Кордон... Вся наша группа идет. Айда?

У Петьки уж план на уме.

Побежал вместе с чернявеньким. А чернявенький на ходу говорит:

– Ты, - говорит, - с Пятаковым не дерись... Если он драться будет - не дерись, а заявляй прямо в шус, в школьный совет.

"Ладно, - думает Петька, - некогда мне в шусы заявлять. Я сейчас на Кордоне буду... До свиданьица".

Вбежали они в огромный зал. Ребят в этом зале видимо-невидимо. Строятся ребята, как солдаты, в два ряда. Бородатый дядя с палкой в руке командует.

– Смирно!
– командует.
– Равнение направо!

Стал и Петька. Тоже по-солдатски вытянулся. Равнение направо взял.

А тут входит в зал Федор Иванович. Вошел, осмотрел ребят. Кому-то кушак поправить велел, кому-то лицо вымыть. Петьку увидел, брови поднял.

– Как, - спрашивает, - и новенький идет? Нет, - говорит, - новенькому сегодня идти нельзя. Пусть отдохнет.

Одноглазого увидел.

– А также, - говорит, - и Пятаков пусть выйдет. За такое поведение без купания.