Внезапно Фрост ощутил, как в нем закипает злость. Злость на себя, на Мандефа, на весь свет. Да, он понимал, что в некоторых ситуациях самоубийство является единственным выходом. Например, если противник неизбежно возьмет тебя в плен и ты знаешь, что впереди ждут ужасные пытки. Тогда, конечно, следует последнюю пулю оставить себе. Но сейчас? Разве сейчас такой случай?

Фрост положил оба пистолета на кровать и выпрямился, не глядя на Мандефа.

– Моя спина была так повреждена однажды, - сказал он тихо, - что я уже думал - мне никогда не встать. Но я начал ходить и хожу сейчас.

Он помолчал немного, а потом чуть сдвинул черную повязку и взглянул на лежащего на кровати человека.

– Меня часто спрашивают, как я лишился глаза. И когда я вспоминаю об этом, то мне хочется или дико завыть, или зарыться в какую-нибудь нору, где меня никто не сможет найти. Но я не показываю этого - я весело шучу насчет своего увечья. Ну посмотри на себя, Мандеф. Да, наверное, ты будешь хромать; да, тебе еще придется вытерпеть много боли, но ты останешься в живых. Ты выиграл. Я не собирался убивать тебя, это не в моих принципах. Дружки Марлен Штауденбрук подложили бомбу в лондонском универмаге несколько месяцев назад. Женщина, на которой я собирался жениться, была там, когда раздался взрыв. Я считал ее погибшей, но недавно мой друг показал мне кольцо, которое немецкая полиция нашла на теле убитого террориста из Фронта Освобождения Фашистской Европы. Это было то самое кольцо, которое я одел ей на палец на пару минут до взрыва... И черт меня побери, Мандеф, я хочу знать, жива она или нет.

Фрост уже не владел собой. Он кричал, наклонившись над кроватью и глядя в лицо журналиста.

– Я должен это знать! Должен!

Он резко отвернулся и отошел к окну, закрытому темными шторами. Его грудь тяжело вздымалась.

– Как вас зовут?
– слабым голосом спросил турок.

– Хэнк Фрост, - ответил капитан, не оборачиваясь.

– Зачем вы рассказали мне об этом?

– Я подумал, что иногда невредно понять, что у других людей тоже бывают проблемы.

– Я понимаю, вы любите эту женщину и хотите узнать ее судьбу, но ради этого вам придется спасти коммунистку.

– Коммунисты, неофашисты, - Фрост пожал плечами.
– Какая разница. Все они думают только о своих идиотских убеждениях и готовы взорвать целый мир, чтобы доказать свою правоту. Чужая жизнь для них ничего не значит.

– А для вас?

– Я солдат, - ответил Фрост.
– Был им и остаюсь. А солдаты никогда...

– Не убивают без крайней необходимости?
– подхватил журналист.
– А я в этом сомневаюсь.

Фрост криво усмехнулся.

– Да, бывает. Но если мы случайно лишим жизни невинного человека, то это не значит, что мы к этому стремились. Да, их уже не вернуть, как бы нам не хотелось, но мы знаем, что не добивались этого. Возможно, перед Богом мы все одинаковы - я, вы, Марлен Штауденбрук, но мне так не кажется. Должна быть справедливость в этом мире.

– Вы сражаетесь во имя справедливости? Это шутка?

– Я сражаюсь во имя того, чтобы люди могли сами делать свой выбор, а не подчинялись чьей-то воле, навязанной им. И это уже не шутка.

– Да вы идеалист. Как это вы еще не увлеклись террором?

– Я никогда не считал, что имею право решать судьбы людей, которые не имеют ко мне никакого отношения. У меня были и есть враги. Я дерусь с ними и убиваю их. Я знаю, из-за чего они умирают. Но и они знают это и могут сделать свои выбор. А когда вы взрываете бомбу в переполненном магазине, разве те люди знают, почему их обрекли на смерть.

– Но ведь есть же...

– Что? Великая цель, которая оправдывает средства? Вот и вы заговорили, как Марлен Штауденбрук. А я-то думал, что вы стоите по другую сторону баррикады.

– Но это же не только коммунистический лозунг. Цель...

– Некоторые цели оправдывают некоторые средства. Но нельзя это возводить в абсолют. Человек, который верит в это, просто болен психически. Если вы считаете, что ради своей цели можете с чистой совестью убивать мирных жителей, вешать священников, взрывать синагоги, поджигать детские сады, то мне больше нечего вам сказать. Наверное, тогда вам и в самом деле лучше покончить с собой.

Фрост подошел к кровати, взял пистолеты полицейских и протянул их Мандефу рукоятками вперед. Журналист не пошевелился. Капитан бросил оружие на подушку рядом с ним.

– Ну, берите, стреляйте себе в висок. Ваша душа уже мертва, пусть теперь умрет и тело.

Фрост повернулся и двинулся к двери. Внезапно он остановился, услышав слабый, прерывистый голос журналиста.

– В горах, у самой границы, возле города Эдирне... в пяти милях на юго-запад от него... Там стоит старый замок, обнесенный стеной. Он принадлежал деду полковника, Дашефика. Это настоящая крепость. Если Марлен Штауденбрук находится в руках полковника, то он может держать ее только там. Но вы никогда не проникните, внутрь... Это невозможно...

Фрост повернул голову и посмотрел на бледного человека, который лежал на кровати.

– Так вы действительно решили покончить с собой?

– Нет... Думаю, что пока не стоит этого делать. Мандеф слабо улыбнулся и провел рукой по потному лбу.

– Мне надо поразмыслить над тем, что вы сказали.

Фрост кивнул.

– В таком случае, я думаю, что все же проникну внутрь.
– Он помолчал и добавил после паузы: - Спасибо.

Затем открыл дверь и вышел в коридор. Вероника бросилась к нему. В ее глазах была тревога и надежда. Фрост грустно улыбнулся, привлек ее к себе и молча поцеловал в щеку.