– Я не могу каждого дурака назначать митрополитом!

Не было ничего странного в том, что оскорбленное достоинство и обиженное тщеславие восставали против Распутина. Даже в общем-то добрых и безобидных людей, как мягкий отец Феофан, не могли не сердить грубые манеры Григория Ефимовича, его наглость.

* * *

Именно отец Феофан, наидобрейший человек, один из первых дал волю гневу против Распутина; так же пылко, как когда-то он отстаивал праведность старца из Покровского, он теперь набросился на своего бывшего протеже и пытался убедить императора и весь свет в том, что Распутин посланник дьявола. Кто бы мог подумать, что этот незаметный деревенский проповедник сделает при дворе такую быструю, головокружительную карьеру и далеко обойдет своих покровителей.

Ведь даже в сердце такого действительно святого человека, как отец Феофан, проникла зависть, и он возненавидел Григория Ефимовича так же сильно, как раньше восхищался им. Он приходил в неистовое возбуждение, когда начинал говорить о развращенности своего бывшего протеже. С таким же красноречием, как раньше превозносил своего "спасителя", он теперь расписывал его грубое распутство, говорил о его связи с дьяволом.

Отец Феофан пошел теперь тем же путем, как раньше, когда убеждал всех в святости Григория. Преисполненный ненависти, он отправился к Гермогену и Илиодору, к "истинно русским людям", и великому князю Николаю Николаевичу и начал им твердить, что Распутин не что иное, как олицетворение сатаны.

Дородный, добросердечный Гермоген не был склонен к экзальтированности, он никогда не считал Григория святым и сейчас не видел в нем дьявола. Удобно расположившись на диване, как обычно, он слушал пылкие речи маленького архимандрита и в конце концов флегматично и задумчиво ответил: "Ну и распутный же негодяй, этот Григорий!", - после чего задумался о политической стороне этого вопроса, о том, каким образом с помощью "истинно русских людей" можно скинуть Распутина.

Наконец Феофан и Гермоген сошлись на том, что нужно приложить все силы, чтобы освободиться от настырного старца. Открыто, без всякого страха они выступали теперь против Распутина и использовали любую возможность, чтобы навредить тому. На монастырском священнике Илиодоре лежало какое-то адское заклятие, заставлявшее его повсюду выступать в защиту Григория. В то время, когда даже дряхлый старый Феофан слабым голосом ругал Григория, великому "сквернослову" приходилось идти по стопам Распутина, покорно и почтительно, как подобает церковному служителю.

При этом он, как никто другой, знал безграничную испорченность Распутина. Ни Феофан, вечно молящийся перед лампадкой, ни Гермоген, погруженный в церковные политические проблемы, не были знакомы с греховным поведением Распутина воочию, как Илиодор. Зависть и ненависть монастырского священника питались личными, живыми и бесспорными наблюдениями.

Однажды к нему в Царицын приехал Григорий и вскоре после этого пришел бедный извозчик просить заступничества: его женой, заявил он, овладел дьявол, и только монастырский священник своими молитвами может вырвать ее из лап сатаны.

Илиодор в сопровождении Григория немедленно отправился в дом извозчика. Его супруга, полная, молодая, красивая женщина в судорогах каталась по полу, издавая жуткие вопли. Илиодор сделал то, что в таких случаях полагается делать православному священнику: окропил ее святой водой, произнес над ней соответствующие молитвы, поднял над головой Распятие и так усердно заклинал дьявола, что пот градом тек по лицу. Но женщина продолжала кричать, по-прежнему каталась по полу, ей нисколько не становилось лучше.

Тут Григорий, до сих пор молча наблюдавший, подошел к Илиодору, хлопнул его по плечу и сказал:

– Иди, ты в этом ничего не понимаешь! Оставь меня наедине с этой грешницей, я выгоню из нее дьявола разврата!

Еле сдерживая ярость, монастырский священник молча повернулся и в сопровождении извозчика покинул комнату больной. Он готов был избить Распутина, так сильно обозлило его бесцеремонное вмешательство старца.

В соседней комнате Илиодор долго беседовал с мужем несчастной женщины, подбадривал, утешал и благословлял его, пока крики в соседней комнате вдруг не прекратились. Наступило томительное ожидание, и вот в комнату вошла раскрасневшаяся, весело блестя глазами, хорошенькая жена извозчика, вслед за ней появился Распутин, на губах играла хитрая победная улыбка:

– Ну, - торжествующе проговорил он, - я окончательно изгнал из нее дьявола.

Илиодор задрожал от ярости, но все-таки повернулся к извозчику и сказал:

– Григорий Ефимович - истинно святой человек, благословленный Господом чудотворец!

Извозчик упал перед Распутиным на колени и начал целовать ему руки. В следующие дни по всему Царицыну, среди всей паствы Илиодора, распространилась весть о делах Распутина.

Случаю было угодно, чтобы вскоре после этого дьявол овладел также и племянницей зажиточной купчихи Лебедевой. Лебедева уже слышала об излечении жены извозчика и немедленно послала бы за Распутиным, но не хотела обидеть монастырского священника и попросила того изгнать дьявола из ее племянницы, рассчитывая, что вместе с ним придет и святой батюшка Григорий.

Илиодор немедленно положил в сумку все необходимое и отправился к купчихе. Григорий и в этот раз сопровождал его. Опрыскивание святой водой снова не помогло, заговоры и заклинания не подействовали, пока не вмешался Распутин и не потребовал уступить место. Купчиха в душе очень обрадовалась такому обороту дела, так как все это время она больше надеялась на незнакомого старца, чем на монастырского священника.

Прежде чем приняться за лечение, Григорий заявил, что комната, в которой лежала больная, абсолютно не пригодна для изгнания дьявола. Он обследовал всю квартиру и наконец приказал, чтобы пациентку перенесли в удаленную каморку. Как только приказание выполнили, Григорий Ефимович заперся вместе с больной.