– А зачем он это сделал, Джейк?

– По завещанию его матери от него требовалось сменить имя, но не уточнялось, как оно должно произноситься. Джоанна, в вашем случае предпочтительнее формальное изменение имени, но лучше всего подождать, когда вы перестанете быть моей подопечной. Но фактически вы сами вольны выбрать ваше новое имя.

– Значит, теперь меня зовут Джоанна Юнис Смит.

Саломон поперхнулся портвейном.

– Не придавайте этому значения, – сказала Джоанна. – Я вовсе не хотела вас шокировать. Но разве вы не видите, что это необходимо? Это моя дань Юнис, публичное признание моего долга перед нею. И поскольку я никогда не смогу его уплатить, то я хочу напечатать это имя и повесить там, где все смогут увидеть. Кроме того, я на девяносто пять процентов Юнис и только на пять – старый Иоганн, которого теперь зовут Джоанной… и эту малую часть никто даже не видит. Только хирурги видели мельком. И еще, Джейк… посмотрите на меня – если вы когда-нибудь забудете об этих пяти процентах и назовете меня Юнис, то вы не ошибетесь, поскольку это отныне и мое имя. А если вы намеренно назовете меня Юнис, то я буду польщена. И я буду рада, если вы будете называть меня Джоанной Юнис, поскольку я буду уверена, что вы назвали меня так намеренно и, значит, принимаете меня такой, какая я есть.

– Хорошо… Джоанна Юнис.

Она улыбнулась.

– Спасибо вам, Джейк. Теперь я чувствую себя намного лучше. И я надеюсь, что вы тоже.

– Хм… да. Я думаю, да. Хорошо, что вы сменили имя… Джоанна Юнис.

– Вы пролили вино на одежду? Можно позвать Каннингэма, он выведет пятно. Джейк, неужели вас так тянет домой? Я уверена, что Каннингэм найдет для вас чистые носки и прочее.

– Боже мой, Джоанна! Я и так здесь уже две ночи ночевал.

– Неужели вы думаете, что, переночевав в третий раз, вы злоупотребите моим гостеприимством?

– Да мне же недалеко ехать. Я продаю свой старый дом. Сейчас я живу в Гибралтарском клубе. Там хорошее обслуживание, близко к центру и не надо беспокоиться о прислуге.

– Я вас понимаю. Хм… Надо не забыть самой выйти из членов Гибралтарского клуба.

– Я позволил себе отстранить вас от членства в клубе вскоре после того, как стал вашим опекуном, Джоанна Юнис.

– Меня! – Она восхищенно рассмеялась. – Основателя клуба! Превосходно… Добро пожаловать, китайцы, евреи и негры… но женщины – второсортные граждане. Джейк, дорогой, мне придется ко многому привыкать.

– Видимо, так, Джоанна Юнис.

– Значит, теперь вы мне будете нужны больше, чем когда-либо. Где вы ночевали?

– В коричневой комнате.

– Каннингэм, вероятно, ошибся. Он должен был поместить вас в зеленую комнату.

– В зеленой комнате стояло больничное оборудование. Я сам так распорядился.

– Значит, теперь вы можете считать ее своей. Все это оборудование можно разместить где-нибудь в другом месте. Или вообще убрать его: оно нам теперь не понадобится.

– Хедрик уже позаботился о том, чтобы большую его часть убрали.

– Хорошо. Вы можете сегодня переночевать в коричневой комнате, а завтра Каннингэм подготовит для вас зеленую.

– Джоанна Юнис, почему вы думаете, что я перееду к вам? Я вовсе не собираюсь…

– Я и не говорила, что вы переедете. Я сказала, что зеленая комната отныне принадлежит вам. Вы можете там остаться хоть на день, хоть на год. Она ваша, и все тут. Вы можете приходить туда и уходить оттуда, не здороваясь и не прощаясь. Хотя я и надеюсь, что вам не будет неприятно навещать меня как можно чаще. Хьюберт, мой бывший слуга, еще здесь?

– Да. Он обслуживал меня последние два дня.

– С этого дня он будет закреплен за зеленой комнатой и будет обслуживать вас, когда бы вы ни оказали нам честь своим присутствием. Джейк, пожалуй, вам стоит перевезти сюда часть вашего гардероба.

– Черт возьми!.. Извините, Джоанна Юнис.

– За то, что вы чертыхнулись? Странно, что мой самый старый друг извиняется за такие невинные слова. Джейк, я слышала, как вы употребляли словечки, от которых бы за сорок ярдов молоко скисло. И они адресовались мне, а не просто вырывались в моем присутствии.

– Это верно. Но теперь я должен помнить, что вы леди, Джоанна Юнис.

– Мне будет сложнее научиться быть женщиной, чем вам привыкнуть к тому, что я женщина. Если же вы забудетесь, не обращайте на это внимания: вы же знаете, что в отношении языка я не уступаю сапожнику. Так что вы хотели сказать?

– Я хотел сказать, черт возьми, что нам следует думать о вашей репутации… Джоанна Юнис.

– Что?! О моей женской репутации? Вряд ли она у меня есть. Теперь я лишь аттракцион, ярмарочный монстр. Меня это не беспокоит.

– Вас еще не окружили репортеры, Джоанна Юнис, ведь операция закончилась не так давно. Но пресса побежит за вами по пятам, когда мы пойдем в суд… а может быть, и раньше, когда кто-нибудь из вашего персонала или персонала доктора Хедрика проболтается о вашем выздоровлении.

– И все же я останусь монстром. А кому какое дело? В наше время никакое чудо не может оставаться сенсацией более двух дней. Когда я была ребенком, все было по-другому, Джейк. Но мне уже больше полувека наплевать, что обо мне говорят. Созданный нами имидж компании – это образ компании, а не моей персоны. Новое поколение не обращает особого внимания на мнение публики.