Шрифт:
Монахиня Ван продолжала:
Бодхисаттвы Гуаньинь услышали учение.
В былые дни явился Шестой патриарх – учитель чань. [745] Он передал светильник будды, своим ученьем изменил веру Западных краев и вернулся на Восток. Не основал он письменного учения. [746] Каким был его тяжкий подвиг? Хотим слышать слово о нем.
Монахиня Сюэ опять запела:
Наставник в дхарме, [747] патриарх Шестой,Ты девять лет лицом к стене постой,Тебя опутает тростник густой,Врастет в колени – боль не вырвет стон,Столь крепко сосредоточенье! [748] Хоть мучил тигр, хлестал хвостом дракон, [749] Но лишь усовершенствовавшись, онВосстал, сломавши стебли башмаком,И в путь, священной миссией влеком,Отправился нести ученье. [750] И лишь тогда был в будде воплощен, [751] И к милосердью высших приобщен.Обет великий Вайрочаны [752] В молитвах славим неустанно!745
Чань (санскр.: дхяна, яп.: дзэн, буквально: духовное) – одно из влиятельных и оригинальных направлений в китайском буддизме, основной практикой которого является медитация. Основателем учения считается полулегендарный двадцать восьмой прямой преемник мудрости Будды выходец из Индии – Бодхидхарма, а реально оно было сформировано шестым, китайским патриархом Хуэйнэном (Мудрейший-всемогущий) по фамилии Лу (638–713 гг.).
746
«Не твори письменных поучений» – один из четырех основополагающих принципов чань-буддизма. Мудрость Будды передается непосредственно от учителя к ученику, от сердца к сердцу. Вместо писаных догм в чань-буддизме широко использовали портреты патриархов, в лицах которых, считалось, воплощено учение во всей его полноте.
747
Дхарма – высшая реальность, единый закон мирозданья, учение Будды.
748
Описывается девятилетняя непрерывная медитация, в результате которой Хуэйнэн достиг просветления.
749
Тигр и дракон – аллегория природных стихий составляющих пару по принципу инь и ян: вода и огонь, дождь и ветер и т. д.
750
Т.е. стал странствующим проповедником-учителем. В чань-буддизме культ учителей приобрел особую значимость.
751
На-мо.
752
Будда Вайрочана (кит. Пилу) – будда света. Наиболее раннее его изображение в Китае датируется 662–675 гг. и находится в пещерном храме монастыря Лунмэнь (пров. Хэнань). Это колоссальная статуя из известняка высотой 17 м. В средневековом Китае культ Вайрочаны часто сливался с культом будды Амиды.
Монахиня Ван продолжала:
Шестой патриарх, передавший учения светоч, услышали слово о нем.
Смею спросить о былых днях, когда жил отшельник Пан, [753] что бросил дом и в нищенской ладье отчалил в море, и тем достиг прямого воздаяния. [754]
Монахиня Сюэ запела:
Жил Пан Юнь – мирянин в вере, [755] Распознавший мудрость сущую, [756] Сделал вклад он в жизнь грядущую:Горемыкам в полной мереПомогал своим добром,Жить ушел в сарай, [757] постился…И достигнув просветления,Поднялся на плот учения,С женами, детьми простилсяИ навек оставил дом.Что случилось с ним потом?Высшей он достиг ступени [758] –Он теперь хранитель-генийМонастырского закона.Разве путь его исконноНе прекрасен и ученьеНе достойно восхищенья? [759]753
Отшельник (цзюй-ши) – последователь будды, не принявший пострига, верующий мирянин. Пан цзюй-ши – это поэт Пан Юнь (IX в.), который прославился тем, что добровольно утопил свои сокровища.
754
Прямое воздаяние (чжэн-го) – буддийский термин, обозначающий форму следующего перерождения, заслуженную в течении жизненного пути.
755
Цзюй-ши – (см. примеч.).
756
Буддийский термин «познавший глубочайшую мудрость (»шань чжи-ши») обычно применяемый для описания праведного и мудрого монаха.
757
Буквально: ночевал подобно коням и ослам.
758
На-мо.
759
Прекрасный путь – мяо-чэн, прекрасное учение – мяо-фа (санскр.: саддхарма) – путь и учение, согласующиеся с Лотосовой сутрой.
Юэнян вся обратилась в слух, когда в залу вбежал запыхавшийся Пинъань.
– Его сиятельство цензор Сун прислал двух гонцов и слугу с подарками, – выпалил он.
Юэнян переполошилась.
– Батюшка пирует у господина Ся, – говорила она. – Кто же примет подарки?
Пока они суетились, вошел Дайань с узлом под мышкой.
– Не волнуйтесь! – успокаивал он хозяйку. – Я возьму визитную карточку и сейчас же отвезу батюшке. А зятюшка пусть угостит пока слугу.
Дайань оставил узел, взял визитную карточку и вихрем помчался прямо к надзирателю Ся.
– Его сиятельство цензор Сун прислал подарки, – докладывал он Симэню.
Симэнь взял визитную карточку. На ней значилось: «Свиная туша, два кувшина златого вина, четыре пачки писчей бумаги и собрание сочинений. От Сун Цяоняня с нижайшим поклоном».
– Ступай домой, – распорядился хозяин. – Скажи Шутуну, чтобы выписал на визитной карточке мое звание и чин, все как полагается. Слуге дайте три ляна серебром и два платка, а принесшим подарки по пять цяней каждому.
Дайань поскакал домой. Где он только не искал Шутуна, того и след простыл. Слуга бегал взад-вперед. Чэнь Цзинцзи тоже не показывался. Дайань велел приказчику Фу угощать слугу, а сам бросился в дальние покои за серебром и платками. Пришлось ему самому запечатывать на прилавке подношения. Приказчик Фу надписал все три конверта.
– Не знаешь, куда девался Шутун? – спросил Дайань привратника.
– Пока зять Чэнь был дома, и он тут ходил, – отвечал Пинъань. – А как зять за деньгами отправился, так и он исчез куда-то.
– А, дело ясное! – махнул рукой Дайань. – Наверняка за девками увивается.
Во время этой горячки верхом на осле подъехали Чэнь Цзинцзи и Шутун. Дайань обрушился на последнего с бранью:
– Человек ждет, деревенщина ты проклятый! Давай, пиши скорей визитную карточку! Только и норовит из дома улизнуть! Раз батюшки нет, значит, тебе можно по девкам бегать, да? Кто тебя с зятем посылал?! Самовольно убежал! Погоди, я про тебя батюшке все скажу!
– Ну и говори! – отозвался Шутун. – Я тебя не боюсь! А не скажешь, стало быть, сам меня испугался. Так и знай!
– Ишь ты, сукин сын! – заругался Дайань. – Еще зудит, щенок!
Дайань бросился на Шутуна, и завязалась свалка. Дайань плюнул Шутуну прямо в лицо и отошел.
– Мне за батюшкой пора, а вернусь, я с тобой, потаскуха, разделаюсь! – сказал он и вскочил на коня.
Юэнян между тем угостила монахинь чаем и продолжала слушать их буддийские песнопения и жития. Цзиньлянь не сиделось на месте. Она потянула было за рукав Юйлоу, но та сидела как ни в чем не бывало. Потом обернулась к Пинъэр, но та тоже опасалась замечания хозяйки.
– Сестрица Ли! – не выдержала, наконец, Юэнян. – Видишь, она зовет тебя. Ступайте! А то она себе места не находит.
Пинъэр с Цзиньлянь ушли.
– Ну, вот, убрали репу, и сразу просторнее стало, – глядя вслед Цзиньлянь, говорила Юэнян. – Хорошо, что ушла, а то сидит, как на шипах. Не ей Учению внимать!
Цзиньлянь повела Пинъэр прямо к внутренним воротам.
– До чего же наша Старшая любит эти вещи! – говорила она. – Покойника вроде в доме пока нет, так к чему монахинь звать?! Не понимаю! Надоели мне их песни. Затянут одно и то же! Пойдем лучше посмотрим, чем наша падчерица занимается.
Они миновали парадную залу. Во флигеле горел свет. Дочь Симэня бранила Цзинцзи из-за какого-то серебра. Цзиньлянь пробралась под окно и стукнула.
– Там буддийские проповеди читают, а они глотку дерут, – сказала она.
Вышел Чэнь Цзинцзи.
– А, это вы! – завидев женщин, протянул он. – Чуть было не обругал под горячую-то руку. Заходите, прошу вас!
– Ишь, какой храбрый! – оборвала его Цзиньлянь. – А ну, попробуй!
Они вошли в комнату. Падчерица сидела у лампы и мастерила туфельки.