– А я о чем говорю! – вставил Боцзюэ. – Вот взять хотя бы вино. Если оно чистое, так чистое и есть, а муть, так вся на дно оседает. Сколько я их предупреждал! Не доведут, говорю, вас до добра пирушки с этим Ваном. Вот и попали в ловушку. Некого теперь винить!

– Да что он из себя представляет, этот Ван? – говорил Симэнь.

– Так, молокосос! Усы не отросли, а уж тоже мне, за девками ухаживает. Разве ему с нами равняться! Небось, не знает, что к чему. Стыд и смех!

– Да что он знает! – поддержал Боцзюэ. – Где ему, брат, с тобой равняться! Ему про тебя сказать, так он умрет со страху.

Слуга подал чай.

– Вы пока в двойную шестерку поиграйте, – предложил Симэнь, – а я пойду скажу, чтобы лапшу подавали. У нас сегодня лапшу делали.

Вскоре появился Циньтун и накрыл стол. Хуатун принес на квадратном подносе четыре блюда закусок, а к ним ароматный соус из баклажанов, сою, подливки из душистого перца и сладкого чеснока, а также три блюдца чесночного соуса. Когда все расставили на столе, подали большое блюдо солонины с серебряным половником и три пары палочек из слоновой кости.

Появился Симэнь и сел рядом с друзьями.

Потом подали три тарелки лапши, и все принялись за солонину, подливая к ней чесночный соус и специи. Ин Боцзюэ и Се Сида, вооружившись палочками, вмиг опорожнили по чашке лапши, а немного погодя уплели по семь чашек, тогда как Симэнь доедал вторую.

– Ну и глотка же у вас, дети мои! – воскликнул он.

– Скажи, брат, какая сестрица готовила лапшу, а? – спросил Боцзюэ. – Вот мастерица! Пальчики оближешь!

– А соусы с подливками чем плохи?! – подхватил Се Сида. – Жаль, я только что дома пообедал, а то бы еще с удовольствием чашку пропустил.

Оба раскраснелись и сняли халаты, повесив их на спинки своих стульев. Циньтун убирал пустую посуду.

– Принеси-ка воды, – попросил Боцзюэ. – Рот прополоскать не мешает.

– А можно и чаю, – уточнил Сида. – Горячий чай чесночный запах отбивает.

Немного погодя Хуатун подал чай. После чаю они вышли на сосновую аллею и прошлись до цветочных клумб. Тем временем Хуан Четвертый прислал четыре коробки с подарками. Их внес Пинъань и показал Симэню. В одной коробке были водяные орехи, в другой – каштаны, в третьей – четыре крупных мороженых пузанка и в четвертой – мушмула.

– Какая прелесть! – воскликнул Боцзюэ, заглядывая в коробки. – И где только такие редкости откопали? Дай-ка хоть орешек попробовать.

Боцзюэ загреб целую пригоршню каштанов и протянул несколько штук Се Сида.

– Другой ведь до седых волос доживет, а то и на тот свет уйдет, да так и не отведает таких вот яств, – говорил он.

– Будде, сукин сын, не поднес, а уж сам хватаешь, – заметил Симэнь.

– А к чему Будде-то, когда они мне по вкусу? – возразил Боцзюэ.

Симэнь распорядился отнести подарки в дальние покои.

– Попроси матушку выдать три цяня, – наказал он слуге.

– А кто же принес-то, Ли Цзинь или Хуан Нин? [763] – спросил Боцзюэ.

– Хуан Нин, – ответил Пинъань.

– Повезло сукину сыну, – заметил Боцзюэ. – Еще и три цяня получит.

Но не будем говорить, как Симэнь наблюдал за игрою Боцзюэ и Се Сида. Перейдем пока в покои Юэнян.

После обеда она с Гуйцзе, Цзяоэр, Юйлоу, Цзиньлянь, Пинъэр и падчерицей вышла из залы. Они сидели в галерее, когда из-за ширмы показалась голова цирюльника Чжоу.

– А, Чжоу! – воскликнула Пинъэр. – Кстати явился. Заходи. У малыша волосы отросли. Постричь надо.

Чжоу поспешно отвесил земной поклон.

– Мне и батюшка наказывал постричь наследника, – сказал он.

– Сестрица! – обратилась к Пинъэр хозяйка. – Принеси календарь. Погляди, подходящий ли нынче день.

– Сяоюй! – крикнула Цзиньлянь. – Ступай, принеси календарь.

Цзиньлянь раскрыла календарь и сказала:

– Сегодня у нас двадцать первое число четвертой луны. День под знаками гэн-сюй. Металл водворился в созвездии Лоу. Сторожит металлический пес [764] в День молитв, служебных выездов, шитья, купания, стрижки и закладки постройки. Наиболее благоприятное время – полдень.

– Раз счастливый день, – заключила Юэнян, – пусть нагревают воду. Надо будет потом ему голову вымыть. – Юэнян обернулась к цирюльнику; – А ты стриги потихоньку да забавляй его пока чем-нибудь.

Сяоюй встала рядом с платком, куда собирала волосы. Не успел цирюльник начать стрижку, как Гуаньгэ разразился громким плачем. Чжоу спешил стричь, а младенец тем временем так закатился, что и голоса лишился. Личико его налилось кровью. Перепуганная Пинъэр не знала, что и делать.

– Брось! – крикнула она. – Хватит!