–  А я считаю, что человек имеет право жить, где хочет, - сказала Мура, вспомнив Сергея.

–  Вот оно, - опять съязвил ехидный брат, - тщательно взвешенное, выстраданное и оригинальное мнение личности в поисках смысла существования…

Анна выступила с примиряющим, хоть и ничего не решающим выводом:

–  Почему-то евреи часто хотят жить там, где их категорически не хотят.

–  Так что, мы теперь обречены на вечную борьбу за существование?

–  Это осмысленная, оправданная и неизбежная борьба.

–  В которой мы обретем свое счастье, - пробормотал Даниэль.

–  Мать, не может же быть смысл существования только в выживании государства!
– перебила его Мура.
– Разве не долг человеческой личности полностью реализоваться?

–  Или хотя бы освободить себя от рабства труда, - задумчиво сказал Даня, дожевывая банан.

–  Это ты уже воплотил. А как насчет того, чтобы просто прожить свою единственную жизнь как можно приятнее?

–  Или так вот попросту, по-толстовски, сделать как можно больше добра для ближнего?
– и Данька бросил сосиску Джину.

Тут появился Михаил Александрович, с утра пребывавший в Академии, где, в качестве председателя редакционного совета, принимал участие в издательстве энциклопедии.

Все перешли в сад, пить чай с любимыми печеньями Анны. Печенья были любимыми, потому что, по ее словам, «их никто, кроме меня, не ест. Брезгуют. Это хорошо - у меня всегда есть с чем попить чайку».

Михаил Александрович от печений благоразумно отказался.

–  Когда Рабиновича спросили, почему он не позволяет жене ужинать, - принялся папа радостно, в который раз, рассказывать любимый анекдот терпеливой аудитории, - то он объяснил, что доктор велел ему ложиться спать на пустой желудок… - Михаилу Александровичу не пришлось в советском детстве изучать Талмуд, но национальная страсть к притчам и аналогиям жила в нем, отчего вся жизнь упорно ассоциировалась со старыми анекдотами. К тому же, он не хотел обижать супругу, признаваясь, что воздержание от ее стряпни дается легко даже без медицинских показаний.
– Кстати, Мурочка, - ласково заметил папа, - тот диван, который тебе разонравился: не продавай его никому, я сам его у тебя куплю.

–  Это что, - вмешался Даня, - тот самый диван, который ты взяла отсюда, когда они тебе квартиру купили?

–  А что?
– осторожно спросила Мура, намазывая на хлеб масло.

–  А ничего. Я только хотел понять: значит, ты сначала взяла у отца диван, а теперь его ему обратно продаешь?

–  Ну, это случайное стечение обстоятельств.
– Мурка смутилась, и начала упорно разыскивать вилку в ящиках буфета.
– Мама отдала мне его. В вечное ленное владение. А потом я захотела другой диван, и покупку того, другого - вожделенного, необходимо частично финансировать продажей этого, просто ленного.

–  Мурка, я начинаю тебя уважать. Мам, вы не хотите и у меня купить что-нибудь из ваших вещей?

–  Для того, чтобы было что родителям продать, надо сначала у них чего-нибудь взять, - резонно заметил Михаил Александрович.
– Вот закончишь университет, купим тебе машину.

–  Папа, уже три года назад, после окончания университета этой неподкупной личности было оплачено путешествие по всей Азии!
– ревниво заметила Мура.

–  Уже окончил? Три года назад?
– в который раз обрадовался этой новости папа.
– Смотри, как время летит!

–  Миша, в следующую пятницу идем на демонстрацию!
– напомнила Анна.

–  Опять?
– удивился Михаил Александрович.
– Как сейчас помню, я только на днях по твоему указанию участвовал в демонстрации. Какие-то «Женщины в черном», по-моему.

Анна замахала руками:

–  Ну так я и знала! Ты все напутал! Какие, в черту, «Женщины в черном»?! [*]

–  Тот-то я удивлялся, Аннушка, - кротко оправдывался Михаил Александрович, - зачем ты меня на эту демонстрацию послала. Я там, как бы это сказать, как-то странно выделялся…

–  Ну это уж чистой воды сексизм!
– воскликнула Анна, и вконец смутившийся папа поспешно отхлебнул горячего чая и схватил с блюда несъедобное печенье, да так и сидел с ним в руке, не решаясь под строгим взглядом супруги ни съесть его, ни выкинуть, пока смятый кусочек не сжевал тайком всеядный Джин.

Спускалась ночь, с цикадами, ясным звездным небом и далеким шумом шоссе Иерусалим-Тель-Авив. Мурка и Даниэль, валяясь на продавленных садовых шезлонгах, вспоминали как в детстве Данька боялся темноты, и как вредная Мура пугала его буквой «С», которая, они оба это знали, означала слово «страшилище», и как он упрашивал всех домашних помочь ему вынести в сад свой телескоп, и глядеть вместе с ним на кольца Сатурна, и как они всем тогда опостылели, эти кольца Сатурна… И про поездки в Крым, и про Кара-Даг, и про дом Волошина, и про совместные походы в Лазурную бухту… А потом воспоминания пошли вглубь веков, в самое раннее детство, про то, как они остались дома одни, а в дверь позвонили цыгане, и оба залезли под одеяла и тряслись там от страха до прихода невесть где таскающихся родителей. И как Мурка взялась гладить, а дедушка некстати вошел, и пришлось как ни в чем не бывало поставить утюг на стол, и стол уже начал дымиться, а дедушка все топтался по комнате, из-за него тогда весь дом едва не сгорел! Так до самого отъезда в Израиль и жили, с отпечатком утюга на столе. А дедушка до отъезда не дожил. А потом Данька вспомнил как они остались дома одни, и надели свои шубы и вылезли на балкон, несмотря на то, или именно потому, что мама перед уходом строго-настрого велела на балкон не соваться. И там лежала рыба, и они ее ковыряли палкой, и маме пришлось выбросить их шубы, провонявшие тухлой рыбой, потому что отчистить их оказалось невозможно. А Мурка страшно удивилась, и сказала, что прекрасно этот случай помнит, и что никакой рыбы там не было и в помине. Действительно, вылезать на балкон им было запрещено, а они полезли. И топтались в снегу, пока не промокли тапки, а потом страшно удивлялись - откуда мать, едва войдя в дом, и бросив взгляд на снег балкона, сразу догадалась об их вылазке. А Анна только головой покачала, и сказала, что рыба была, но совершенно свежая, и никто ее никакой палкой не ковырял, а шубы были отданы цыганке, потому что стали малы. И все замолчали и только диву давались, как это одно общее детство прошло так по разному у каждого из троих - у Мурки, Даньки и Анны.

Мура выбежала из дверей редакции на ступеньки и оглянулась, отыскивая Александру. Та замахала ей с другой стороны улицы из окна машины. Мурка плюхнулась на сиденье рядом.

–  Ты чего вызывала? Что стряслось?

–  А то и стряслось, что Артем ушел к Лине, психологине, к которой я его повела.

–  Не может быть!

–  Может, может! Я к ней в последние недели ходила, - вздохнула Александра.
– Она так внимательно вникала во все мои проблемы, и мы с ней искали решения. Я ей рассказывала об Артеме, ну, просто как пример. Она пыталась убедить меня, что я сама виновата в том, что мы уже полтора года «он энд офф», я ей объясняла, что мне просто с ним ужасно не повезло. Она мне присоветовала привести его, и уверяла, что личная встреча поможет ей в разрешении моих проблем!
– Сашка резко вставила первую скорость и нажала на газ.
– Поедем в «Финк», меня Мули зовет уже целую вечность!