Шрифт:
– Восхитительно. В мире Великой Силы ты решил вспомнить всё. Я в пять лет у тебя косичку не срезал? Или года в три – подножку не ставил? Бутылочку отбирал? Мейс. Ты стал главой Совета, а я – бродягой…
Мейс смотрел на него и усмехался.
– Что?
– Ничего. Я вспоминаю детские обиды.
– Да сколько угодно.
– …только я опять стал нужен? Старый воин Мейс? Когда надо драться и управлять, а не болтать языком? Я всегда думал – трудно… А вот управленец из меня получился вполне неплохой, - Мейс будто забыл о существовании Куая. Сейчас он думал и говорил – самому себе. – Сидел, сметы составлял, о бюджете лаялся, всех распределял, продовольствие, миссии, учёба, расселение, координация. Нормально выходило. Правда, повоевал я лет до тридцати пяти. Потом пошёл в администраторы. Всё доказать что-то пытался.
– Доказал?
– Похоже, что нет.
– Мейс, - сказал Купй зло, - хватит дурить. У нас война. Нашёл время копаться в воспоминаниях и обидах.
– Думаешь, не время? – сказал Мейс.
– Ты дурак или хочешь меня поддеть? Мне действительно надо отвечать на твой вопрос?
– Нет… говоришь, война? Ладно. Война так война…
– И всё-таки, что там было – в кабинете Палпатина?
– Бой, - ответил Мейс. – Честное слово, не танцы в голом виде.
– Мне не нравится твой тон.
– От меня требуется сражаться, а не толкать речи.
– Мне не нравится, что ты что-то скрываешь.
– Да неужели? – ухмыльнулся Мейс. – Я как раз весь на ладони. Вкупе с комплексами и детскими обидами.
– Мейс, твои идиотские обиды в прошлом могут помешать тебе сражаться – сейчас.
– Да нет, почему. Когда я дерусь, я чувствую себя полноценным, - Мейс ухмыльнулся пространству. – Возможно, только в это время.
Куай помолчал. Оценил интонацию и слова.
– Ты говоришь правду.
– Конечно.
– Пошли, - сказал Куай. – Нам надо торопиться.
Зелёный гремлин.
– Библиотека?..
– Именно, - ответил Рэк, оглядывая стеллажи и полки. Полки и стеллажи. Обычные стеллажи и полки. Только вершиной своей они терялись где-то там, в клубах серого тумана. Над библиотекой стояли облака. И крыши у неё не было.
– Книги, голокроны, магнитные записи, электронные диски, - продолжил Рэк профессиональным тоном экскурсовода. – В дальнем зале – любого вида записи от руки. Те, что не издавались, а писались для своих и себя. Там есть клеёнчатые толстые тетради в клеточку с разводами чернил на полях. Хрупкие школьные тетрадки, которые в материальном мире давно стали пылью. Свитки. Сшитые книги. Распечатанные пачки листов на копирующих устройствах. Есть и вовсе экзотический писчий материал. Который, между прочим, стоек перед временем – и весьма стоек. От выделанной кожи животных – до плотных сортов бумаги из ткани, а не целлюлозы. Даже дощечки. Даже… выбитые на стенах храмов и домов записи. Многих из тех стен тоже не существует. Время сжирает всё. Эта библиотека была создана теми, кто боролся со временем. И хранил жизнь в пользу вечности.
– Только вечность оказалась не жизнью.
Рэклиат ничего не ответил гремлину. Он смотрел на пространство, уходящее вдаль и ввысь. Полки терялись в облаках, как в тумане. Полки терялись в тумане, как в облаках. Или в скоплении того, что им было удобней принимать за облака и туман. Интересно. Хотя бы кто-то – пытался проверить? Что это такое. И куда это идёт. Никто. Никто. Лучше закрыть глаза и думать, что всё идёт наилучшим образом в этом лучшем из миров. Как мало изменилось со смертью. Не изменилось ничего.
– Вообще, весь мир, - сказал Рэклиат Йоде, - наш мир, - он обвёл рукой пространство, полное тумана и туч, - создавался на острейшем, искреннем порыве. Вырвать жизнь у смерти. Преодолеть. Сохранить…
– Хранить… - отозвался гремлин эхом.
– Именно, - Рэк усмехнулся. – То, что хранится…
Пыль на полках. Артефакты под стеклом. Музейные мечи, которые никогда не сорвутся в битву. Не будут сшибаться с другими, врезаться в мясо, колоть, вырываться изо всё ещё живой плоти, открыв кровавый фонтан. Не выпадут из одних рук, чтобы рукоять схватили – другие.
И книги не будут читать, елоздить по ним пальцами, отслюнивать страницы. Не вопьются глаза, внимательные, презрительные, жадные, живые. Строчка останется строкой – набором из символов и знаков, отдалённо передающих живую речь. Строчки не станут голосом в чьей-то голове, радостью или болью чьего-то сердца. Всё кануло в вечность. Всё стало ничем.
Живому миру под нами нет никакого дела до хранимого в вечности. Он живёт дальше, он очень занят тем, чтобы жить.