Он выписал чек и протянул Джону.

— Нет, — сказал тот. — Сейчас мы пойдем к полковнику, ему и вручи, присовокупив несколько добрых слов.

— Какие еще слова?

— Я подскажу. После этого вы помиритесь, ясно? — он стукнул кулаком по столу. — Как голубки.

— Хорошо…

Голос у дяди был такой несчастный, что Джон смягчился. Остановившись в дверях, он спросил:

— Кстати, ты ладил с сержантом Фланнери? Кармоди заморгал.

— Перед отъездом, — продолжал Джон, — я подбил ему глаз. Кроме того, мы вместе скатились с лестницы.

— С лестницы?

— Да. Внизу он стукнулся головой о шкаф. Кармоди слабо улыбнулся.

— Я знал, что ты будешь рад, — сказал племянник.

Полковник Уиверн сдвинул прославленные брови и посмотрел из-под них на горничную по имени Джейн. Она только что вошла в гостиную, где он довольно пылко беседовал с дочерью, и доложила, что пришел мистер Кармоди.

— Кто? — спросил полковник.

— Простите, сэр, мистер Кармоди.

— Кармоди?

— И мистер Кэррол, сэр.

Пэт, стоявшая у французского окна, сдержанно сказала:

— Пусть войдут.

— Хорошо, мисс.

— Я его видеть не хочу, — сказал полковник.

— Пусть войдут, — твердо повторила Пэт. — Надо, оте! Быть может, он пришел попросить прощения.

— Скорей уж из-за тебя. Так вот, я ни за что на свете…

— Хорошо, поговорим позже. Если что, я в саду.

Она вышла, и почти одновременно вошли Джон с дядей. Джон остановился в дверях, глядя через комнату, в тот же сад.

— Это Патрисия? — спросил он.

— Простите? — сказал полковник.

— Это Патрисия сейчас вышла?

— Да, — холодно сообщил полковник. — Моя дочь гуляет в саду.

— Да? — заметил и Джон, устремляясь к французскому окну, но его остановил лай хозяина. Можно сравнить этот звук и с пистолетным выстрелом. Как бы то ни было, он перенес молодого гостя из страны грез в реальную жизнь, которая сурова и серьезна. [97]

— Та-ак! — произнес Джон.

— Что вы имеете в виду? — спросил полковник.

Джон бестрепетно встретил его взгляд. Неприятно, когда тебя опаивают сонным зельем, сажают под замок и кормят через решетку, но есть во всем этом и одно достоинство — робкий человек становится грозным. Недавно Джон дрожал, завидев эти брови. Теперь он на них чихал, словно вышел из горнила.

— Я думаю, — предположил он, — вас удивляет наш визит.

— Да уж, не радует, — признал полковник.

— Видите ли, дядя хочет с вами поговорить.

— Вот как? А я…

— Минутку-минутку!

— … не испытываю ни малейшего…

— Ти-хо! — рявкнул Джон.

Полковник автоматически плюхнулся в кресло. Правда, он быстро пришел в себя и собрался спросить, какого черта Джон на него орет, но не успел.

— Дядя, — продолжал младший из гостей, — очень огорчен тем, что случилось. Он буквально не находит себе места.

Полковник начал измышлять уж очень саркастический ответ, но не успел снова.

— Он признает, — сообщил Джон, — что поступил неблагородно. Да, он поддался инстинкту, но это — не оправдание. С той поры он только и думает о том, как искупить вину. Я не ошибся, дядя Лестер?

— Н-нет.

— Он говорит, что я не ошибся, — разъяснил Джон. — Вы всегда были ему самым близким другом, а друзей терять нельзя. Утром, не в силах больше терпеть, он спросил у меня совета. Я с удовольствием его дал. Мало того, он его принял. Теперь дядя сам скажет несколько слов.

Мистер Кармоди медленно поднялся. Взор его был дик, голос — напряжен и тонок.

— Уиверн, я…

— … думал… — подсказал Джон. — Думал, что было бы…

— … лучше…

— … лучше…

Тут слова иссякли, хотя их было еще шестьдесят три штуки, и Кармоди опустился в кресло, тяжко страдая. Однако он успел уронить на стол бумажку.

— Я не совсем… — начал полковник и вдруг вся важность исчезла, словно ее срезали бритвой. — Что-что-что? — заболботал он.

— Дядя, — объяснил Джон, — хочет возместить нравственный и умственный ущерб.

Воцарилось молчание. Полковник схватил чек и стал его изучать, как изучает ботаник неведомое растение. Брови его поднялись, каждая отдельно. Он посмотрел на Кармоди и снова на чек.

— О, Господи! — выговорил он после этого, разорвал чек надвое, засмеялся квакающим смехом и протянул руку.