— В суд на него подадим, — процедила Долли, и даже слух Мыльного уловил сокрытую в этих словах сатирическую нотку. Он погрузился в то, что могло бы оказаться глубокой задумчивостью, будь он сейчас в состоянии о чем-либо думать. Лучшее из предложений, которыми он сумел через несколько минут разродиться, сводилось к тому, что он позвонит Лейле Йорк и предупредит ее не вести никаких дел с неким Дж. Шерингем Эдером, чья детективная деятельность — просто ширма (или крыша) для преступных намерений самого подлого рода.

— Если он потом попытается просочиться в дом, она опять пустит в дело свое ружьишко.

Долли это не растрогало.

— Ты думаешь, она должна верить каждому твоему слову, после тех ваших делишек?

— Могу сказать ей, что я какой-нибудь инспектор, звоню из Скотланд Ярда.

— Это с твоим-то прононсом? Предложи что-нибудь еще! Мыльный уже покончил с мартини, но коктейль, ублажая вкус и обволакивая теплой волной, никак не способствовал вдохновению. Он пожевал губами, сообщил, что случай тяжелый, и Долли ответила: «Да-да, я заметила». Мыльный начал растирать шекспировское чело.

— Не знаю, что и предложить.

— Давай не расслабляйся. Ты еще не все испробовал.

— Мы могли бы… Нет, это без толку. Или вот… Да нет, и это без толку.

— Как-то нечетко по сравнению с первой идеей. Та вроде получше.

— Эх, если бы, — тоскливо протянул Мыльный, — поставить эту дамочку на лыжи!

Долли, которая, как заботливая жена, не запаздывала со второй порцией, вдруг застыла с шейкером в руке. Она не ожидала, что столь прозорливый совет появится из этого источника. Поистине, устами младенцев! [45]

— Выкурить ее из дома? Мыльный, знаешь, в этом что-то есть. Когда я побывала там вчера, мне как-то показалось, что она и сама не против того, чтобы собрать вещички и уехать. У меня такое чувство, что она потихоньку сохнет по своему шикарному дому, где у нее есть всякие кухарки и дворецкие. Нет, она ничего не сказала, но я по ней заметила. Вот что, давай-ка допивай и пойдем прошвырнемся по кварталу.

— Как, с моим волдырем?

— Ну ладно, сиди тогда на месте. Мне надо подумать, — сказала Долли, отошла к окну и повернулась лицом к Лондону, в то время как Мыльный, стараясь дышать пореже, дабы не загубить творческий поиск у самых его истоков, погрузился в кресло и начал осторожно массировать подошву левой ступни, вперив столь пронзительный взор в затылок супруги, будто мог различить работу мозговых клеток. Свет надежды в этом взоре был достаточно тускл, и все же он был. Не однажды, а много-много раз по велению крохотных сереньких ячеек катастрофа разрешалась триумфом, и вполне могло статься, что даже нынешняя проблема* которая, он всей душой признавал, была истинной головоломкой, оказалась бы им по силам.

Подошло время, и Долли заговорила:

— Мыльный, иди-ка сюда. Хочу тебе кое-что показать.

Мыльный повиновался и тоже стал вглядываться в Лондон. Часть города, которая ему открылась, представляли задворки отеля «Баррибо», коль скоро именно на них случилось выходить данному окну. Зрелище было не из тех, что захватывают дух — пустые коробки да мусорные баки, — и едва ли могло рассеять мрак его души. Однако эту душу вряд ли исцелили бы сейчас Елисейские поля весной или Тадж-Махал при лунном свете.

— Видишь того кота? — промолвила Долли.

Указанный ею кот оказался животным беспутного, богемного склада. Именно такие коты ошиваются на углах и учиняют непотребные свары со столь же антисоциальными котами. В данный момент он обнюхивал мусорные бачки. Мыльный, взирая на него без умиления, ответил, что котов не любит.

— Вот и тетушка Йорк их не любит, — сказала Долли. — Один пролез в сад, когда мы гуляли, начал за птичкой красться, так она его в два счета убрала.

— Из дробовика, что ли?

— Нет, просто шикнула, и он тут же испарился, а потом она мне сказала, что не любит котов.

— И что из этого?

— А то, что когда я кота увидала, так сразу и подумала… Мыльный обмер всем своим существом.

— Значит, ты еще ничего и не придумала?

— Придумала. Так… Помолчи немного, — сказала Долли. Подойдя к богато инкрустированному письменному столу, которыми обставляют все апартаменты «Баррибо», она вооружилась пером и бумагой и сосредоточенно сдвинула брови.

— Как пишется «порода»? — спросила она. — А, нет, не надо, я знаю…

— Через «о». По-ро…

— Хорошо, хорошо, сказала же тебе, что знаю. «Приусадебный» — через одно или два «с»?

— Через одно. А что такое, солнышко? К чему все это? Долли нетерпеливо отмахнулась, как делают все авторы, когда к ним пристают в самый разгар ответственной работы, и на несколько мгновений, собрав силы, морща лоб и выставив наружу кончик языка, целиком погрузилась в мир образов. Прошло не меньше часа, когда она наконец поднялась и протянула ему лист почтовой бумаги.

— Ну-ка, оцени, — сказала она.