Впрочем, он не сдавался.

— Луна, — сказал он, присовокупив к этому слову, как Джордж, жест, призванный выразить, что о спутнике нашем можно думать только самое лучшее.

Вероятнее всего — не скорей всего, но все же вероятнее, — Макака нашел бы пару добрых слов про луну, но они так и не разминулись с его устами, поскольку в этот самый миг, наперекор всем ожиданиям, подоспел конец света. Так, во всяком случае, это восприняли и Фредди, и его собеседник. На самом же деле одна девица, высунувшись из окна на втором этаже, разрядила дробовичок. Весь последний час она с тревогой прислушивалась к звуку вкрадчивой поступи, петлявшей вокруг дома, а две зловещие фигуры, совещавшиеся друг с другом у главных ворот, как будет лучше всего проникнуть в дом и вынести награбленное, заставили ее действовать. Дробовичок хранился в спальне у Лейлы. Именно туда она и направилась, отыскала его, принесла к себе, открыла окошко и нажала на курок, выбрав в качестве прицела луну, ибо сердце у нее было нежное и даже бандитскую кровь проливать она не хотела.

Эффект был молниеносным. Макака, прекрасно понявший, почему Мыльный так возненавидел дробовички, после короткого приступа каталепсии, часто сопутствующего полночной пальбе, сорвался с места не хуже гончей. Джорджу, который наслаждался сигарой перед воротами «Мирной гавани», одновременно держа ушки на макушке, чтобы вовремя засечь приближение сержанта, почудилось, что мимо него пронеслась какая-то размытая фигура, и он решил, что это либо летающая тарелка, либо что-нибудь похуже. Будучи человеком душевным, и вспомнив, что он — страж порядка, Джордж откликнулся на зов долга и ринулся туда, откуда доносился звук. В это же мгновение из «Бухты» высунул бороду мистер Корнелиус в бежевом халате и задал вопрос: «Что такое?!» Джордж отвечал, что это и его занимает, а мистер Корнелиус сообщил, что такие происшествия совершенно не характерны для Вэлли Филдс. Затем они вместе направились к «Приусадебному мирку».

Фредди тоже прижимал ушки к макушке, или, скорее, к макушкам, а еще точнее — к макам. Случилось это потому, что вслед за выстрелом он немедля припал к растительному покрову, ибо просмотренные им вестерны велели в подобных случаях делать это в самую первую очередь. Лежал он покойно, пытаясь дышать через нос, но чем дольше он лежал, тем больше его раздражало что-то жесткое и неподатливое. Оно упиралось ему в грудь и очень мешало. Как можно осторожней — если ты угодил под пули, роковой станет любая неловкость — он нащупал этот предмет и вытащил его из-под себя. То была неизвестная сумочка, содержащая что-то увесистое. Он сунул ее в карман и тут же стало удобней, тем более, что в этот момент подтянулись Джордж с Корнелиусом. Ободренный таким подкреплением, он поднялся и поспешил за ними к главным дверям, по которым Джордж несколько раз громыхнул дубинкой.

Сверху послышался голос:

— А ну-ка, отошли отсюда, а то я еще раз выстрелю! — и прибавил: — Полиция!

— Полиция на месте, — ответил Фредди. — По крайней мере, Джордж — здесь. Ради всего святого, оставь это дурацкое ружьишко, спустись вниз и впусти нас в дом.

— Ой, Фредди, это ты?

— А то кто же?

— Значит, это тебя я на земле видела?

— Именно меня.

— Что же ты делал?

— Отдавал Богу душу.

— А почему ты не лежал в постели?

— Проявлял неусыпную бдительность.

— Я же тебе запретила!

— Знаю, но мне показалось, что так будет лучше.

— Ничего себе!

Мистер Корнелиус развил свои недавние мысли о том, что такие эпизоды исключительно редки в пригороде его сердца. Правда, примечательные события, поведал он, в Вэлли Филдс иногда бывают, чему пример — случай с мистером Эдвином Филлимором из «Пихт» на углу Баллер-стрит и Миртл-авеню, которого прошлым летом покусала морская свинка. Он уже приступил к не сулящей скорого окончания повести о местном жителе по фамилии Уолкиншоу, как-то раз вернувшемся из Лондона в новом твидовом костюме, которого, не признав запаха, загнала на крышу беседки собственная собака, когда наконец появилась Салли. В руках она держала дробовичок, так, на всякий случай. Да, только что она мило побеседовала с личностью, отождествляющей себя с Фредди, однако грабители — народ изобретательный и умеют подражать чужому голосу. Тому есть немало печальных подтверждений.

Джордж заговорил первым.

— Ну знаете! — сказал он. — То есть вообще-то, а?

— Несомненно, — согласился мистер Корнелиус. Салли уразумела, в чем суть.

— Я не виновата! Я решила, что Фредди — один из бандитов. Они тут всю ночь околачиваются. Простите, Бога ради, что я вас разбудила, мистер Корнелиус.

— Пустяки, мисс Фостер, ничего страшного. Я ведь, в сущности, и не спал. Сидел у себя внизу, работал над историей Вэлли Филдс.

— Ах, я очень рада! Как она продвигается?

— Благодарю вас, вполне удовлетворительно, хотя и не быстро. Приходится ворошить груды материала…

— Ну, сегодня-то вы получили новую порцию! Как ваша голова, Джордж?

— Спасибо, получше.

— Еще, наверное, постреливает?

— Чуть-чуть.

— Советую вам все-таки чего-нибудь выпить, хоть вы и на дежурстве.

— Ваша взяла.

— А у меня есть бутылка шампанского!

— Так-так-так!…

— Она уже на столе. Фредди!

— Да-да?

— Ты весь вывалялся в пыли. Иди сюда, дай я тебя вытру щеткой. Господи, — всплеснула руками Салли, — что ты в карман напихал?

— Напихал? — сказал Фредди, сунув руку в карман. — Какая-то сумка. Я на нее налетел, когда падал вниз головой.

— А что там внутри?

— Не знаю. Взглянуть, как думаете? Ой, беги сюда! — сказал Фредди. — Ой, хватайте меня за копытца! Ой, не могу!

Основания к подобным речам у него имелись. Со стола, куда он вытрусил содержимое сумки, на них смотрело мерцающим взглядом ассорти из колец и браслетов с алмазами и рубинами, увенчанное изумрудным колье несравненного великолепия.

И вновь Джордж заговорил первым. Полицейский, приученный действовать в экстремальных ситуациях, способен овладеть собой быстрее, чем обычный, более впечатлительный человек.