Однако поднявшись по веревочному трапу на высокий борт, он обнаружил, что палуба идеально чиста, медные поручни сверкают, паруса белы, как первый снег, а шлюпки, канаты, связки гарпунов, огромные котлы для вытапливания жира - словом, все принадлежности морского промысла - находятся там, где им положено быть. Он не успел еще сделать и шага, как стоящий у грота четырехрукий (у него была на редкость огромная голова, словно вдавленная в плечи) поднял бронзовый горн. Раздался резкий вибрирующий звук, и дюжина матросов помчалась на нос - выбирать якорь и ставить паруса.

Перед двухэтажной кормовой надстройкой пришельца молча поджидала группа существ довольно сурового пила. Впереди стоял некто с рыжевато-коричневой шерстью, тронутой сединой, в широченном поясе с медными бляхами и тяжелыми бронзовыми браслетами на передних руках. "Рыжий, капитан." - понял Блейд. Сразу за ним - еще двое, тоже в годах; у одного огромные зубы нависали над нижней губой, у другого из темени проглядывали основательная плешь, пересеченная длинным шрамом. Поодаль находился здоровенный тип с бочкообразным телом и невероятно длинными, до самых ключиц, седыми бакенбардами - ни дать, ни взять, боцман королевского флота времен сэра Френсиса Дрейка. Видно, он и был боцманом, ибо держал в могучей лапе трехфутовый конец каната в палец толщиной и легонько похлестывал себя по ноге. За боцманом столпились полдюжины матросов разных мастей - от черной до светло-коричневой.

Пегий с Косым доставили гостя прямо к капитану, бережно придерживая с двух сторон при этом у них еще хватало рук, чтобы помахивать вытащенными из-за поясов топориками.

– Привезли, Хозяин, - доложил Пегий.
– Просится до Восточного Архипелага, обещает отработать. Нурло! А имячко-то! Ни одному честному хадру не выговорить!

Капитан - или хозяин?
– осмотрел свое новое приобретение.

– Здоровый, - вынес он вердикт, - но тощий.

– Может, за борт?
– заметил тип с выдающимися зубами.

– К чему разбрасываться добром? Откормим, - возразил четырехрукий со шрамом на голове.

– Что-то ты, Лысак, сегодня добрый.

– Будешь добрый... Твоя команда не чистит нужники...

– Нужники, ха! Это дело - не для охотников!

– Заткнул бы ты, Зубастый, пасть... А то окажешься в этом самом нужнике. Расчавкал?

Капитан, казалось, не обратил внимания на перепалку своих помощников. Он по-прежнему разглядывал Блейда, потом вдруг шагнул вперед, ткнул его о грудь кулаком и изрек:

– Носач! Команда Лысака! Три дня кормить, потом - на работу.

Развернувшись, он проследовал к кормовой надстройке и скрылся за маленькой дверцей.

Лысак, бросив торжествующий взгляд на Зубастого, тут же заорал:

– Храпун, сюда!

"Боцман" с бакенбардами подскочил к нему.

– Этого - Носача - во второй кубрик в койку - и жратвы от пуза! Что б через три дни был на ногах!

Потом он шлепнул Зубастого по спине, и оба скрылись за той же дверцей, что и капитан.

Храпун выпятил грудь, подбоченился и замотал бакенбардами. Теперь он был здесь главным начальником.

– Пегий и ты, Крепыш...
– от группы матросов подбежал дюжий малый.
– В наш кубрик, он легонько хлестну Блейда по ноге линьком, в койку Пузана, который помер третьего дня. Отпускать только в нужник! И по миске каши с мясом четыре раза в день!

Блейд понял, что его бессовестно спускают по инстанциям, однако возражать не стал. Во-первых, в том моральном состоянии, в которое погрузили его доктрины дзен-буддизма, сии возражения не могли быть подкреплены увесистыми аргументами кулаков. Во-вторых, прежде, чем затевать скандал, стоило заглянуть в обещанную миску с кашей - велика ли она и сколько там мяса. Наконец, он не потерял надежды на пиво.

* * *

Миска была велика. Блейд опростал ее в пять минут, запил теплой горьковатой жидкостью, действительно напоминавшей пиво, и завалился в койку. Он провел в лежачем положении два дня, отлучаясь только по нужде - под бдительной охраной Крепыша и Пегого. Все остальное время он ел, пил и спал, почти не обращая внимания на то, что происходит в кубрике. Изредка пробуждаясь, разведчик обводил сонным взглядом низкий потолок, приткнувшиеся вдоль стен топчаны да длинный невысокий помост посреди каюты. Он видел мохнатые спины, согнувшиеся над этим подобием стола, слышал азартные выкрики и негромкий стук. Похоже, там шла игра. В кости? В карты? Веки его смыкались, он снова засыпал.

На утро третьего дня силы его восстановились. Каша походила на рисовую и оказалась весьма питательной; мяса - вероятно, китового - не жалели; горьковатого напитка, называвшийся клан, тоже давали с избытком. Однако заглянув в очередной раз в свою миску, Блейд обнаружил недостачу - порция была ополовинена. Он посмотрел на Крепыша, притащившего завтрак, и тот, криво ухмыльнувшись, отвел блудливые глаза.

Блейд доел остатки, прилег и погрузился в размышления. Спать ему не хотелось, и он начал решать следующую проблему: как без драки и крови поставить на место наглеца. Среди дюжины жильцов второго кубрика Крепыш был самым здоровым, и остальные обращались к нему с явным почтением; что касается парнишки Косого, то им Крепыш просто помыкал.