Шрифт:
Раздался шаг - и лик твой проступил
сквозь ночь, луну и сквозь морозный воздух.
Раздался шаг - и ты заполонил
снежинки и рябиновые грозди.
Ты воплотился в свете фонарей,
согрел своим присутствием трехмерность.
Застыла я у павших ниц дверей
и сохраняла звуку шага верность.
Да. Время было муторным вчера
и медленно сочилось в полость сердца.
Но мерный шаг на плоскости двора
стал равен воскрешающему скерцо!
* * *
Переступив порог кубического гроба
я попадаю в пасть безумной хищной ночи.
Она меня глотает.
Я лечу,
И попадаю прямо в поднебесье,
Где звезды, задрожав, упали из созвездий
и новое сложили - облик Твой.
Да. Я тебя люблю. Как и до новой эры.
Да. Я тебя люблю как прежде. Как тогда.
Но мы не можем слить дыхания в одно.
Но мы не можем крыльями обняться,
поймать одну и ту же Божью искру,
войти в одну и ту же реку дважды.
И если где-то во вселенной вспыхнет встреча
и ты возьмешь меня в свои объятья
то это будешь уже не ты.
И если где-то во вселенной вспыхнет встреча
и я в беспамятстве тебе отдамся
то это буду уже не я...
* * *
Когда закат о холм разбил очки во мгле,
заплакал Гелиос чернильными слезами,
останки праздника остыли на столе
хранимы за полдень сгоревшими свечами.
Лишенный девственности торт насквозь усох,
салат жестоко искалечен злобной вилкой
и хвост селедки грустно смотрит на восток,
где лоно пепельницы мнится лесопилкой.
Измеряно вино и рюмки прячут взгляд
от пряных запахов куска свиного сала,
печально косточки скрещенные дрожат
под гордым черепом допитого бокала.
И на колени встав сожженья просит стол
все то, что на столе - в периоде распада,
как свежий лед блестит рассыпанная соль
и мухи мрут в кровавых лужах маринада.
А ты давно ушел, отвесив поцелуй
фальшивый и пустой, как звук мешка в подвале.
И холод бьет меня. Но шепчет: Не горюй!
скелет минтая, бодро скрючившись на сале.
* * *
Лето выпито мрачной долиной дремучих дубов
и сгущенное солнце расплескалось в округе.
Для чего вам дана нежнокрылая птица-любовь
в назиданье потомкам или просто от скуки?
Время навзничь упало, споткнувшись о траурный марш,
сочиненный моралью для височного нерва,
и лежит поперек, заслоняя счастливый мираж:
вы и волны и в море серебрится Венера.
Вам вовеки туда не пройти. Вы привыкли давно
выверять каждый шаг, каждый вздох транспортиром.
Длится жизнь, как немое сукно
и закончится чаем в надземелье квартирном.
А любовь заболела: не ест, не поет и не спит,
превращается в чучело, смотрит стеклянно.
В вас под зиму забрезжит неясная совесть и стыд.
Вы поставите павшей обелиск деревянный.
ПЕСНЬ О ПОДЪЕЗДЕ
Мороз - любитель стройных женских ног
лизнул мои синеющие икры
и адски-знойным холодом припек
лицо, в глазах остуживая искры.
Я, маленькая девочка страны,
одна в бездонном вихре постпомойки
стою у облупившейся стены
провинциально-каменной постройки.
А мимо - люди, лошади и псы
с голодными и дикими глазами,
бегут, роняя слюни и часы
и исчезают там, за облаками.
Летят, взрываясь, палки колбасы,
консервы, яйца, соль и помидоры.
Бегущие - то падают в кусты,
то на глаза натягивают шоры.
Пикируют, свистя как кирпичи,
с небес слова, пропитанные ложью
И черепа ломают, хоть кричи,
хоть падай, хоть ползи по бездорожью.
Закладывая в воздухе вираж,
пплывут куда-то памятники в небе
и создают под солнцем ералаш,
о звезды лбами стукаясь нелепо.
Бродячая собака января
без денег, без любви, в осенней куртке
я из подъезда выскочила зря
здесь не найти ни счастья, ни окурка.
Придется возвратиться мне в подъезд