Искусство не ограничивается галереями, оно становится ими, а они становятся им, жертвуя своими личными особенностями (если не личностями) во имя искусства, это было революционное деяние, незамеченное критиками, но их за это запомнили надолго.

Искусство наследует «нормальной» жизни, от которой они стараются держаться подальше. Они встают в 6 утра, моются, надевают поверх костюмов спецодежду и отправляются в студию, чтобы полностью погрузиться в работу. В 11.00 они завтракают в кафе на рынке через дорогу, а в 12.00 снова возвращаются к работе, и зачастую работают до самой ночи. Они редко прибегают к чьей-то помощи, предпочитая работать вдвоем в студии, где есть подиум, осветительное и фотографическое оборудование и ряды банок с краской, все помеченные — «Голубой», «Небесно-голубой» и так далее, рядом с каждой банкой — пара резиновых перчаток. В их собрании фотографий свыше 70 000 изображений, с которыми они работают, но для каждого нового проекта они используют новые изображения.

Технический трюк — создание шестидесятифутовых фото-монтажей в сорокафутовой студии, гигантских увеличенных фотографий, витражей и пытаясь представить себе, как все это будет сочетаться, невероятно, ошеломляюще. Поэтому спустя месяцы, когда проект завершен, они отправляются пьянствовать в винные бары и рестораны Лондона. Им нравились ранние панковские клубы, такие как «Блиц» в конце семидесятых. Их избивали сомнительные личности, арестовывали за пьянство и беспорядки. Они очень гадкие мальчики.

Чтобы дать вам представление об их озорном чувстве юмора — Дженезис Пи-Орридж в Лос-Анджелесе рассказал мне историю о том, как в семидесятые он и Г&Д были на фестивале перфоманса в Италии. Дженезис, Г&Д и женщина с ребенком ехали в лифте в отеле, в котором они остановились. Ребенок громко кричал, и Гилберт бесстрастным голосом сказал Джорджу — что за мерзкий субъект. Джордж ответил своим роскошным, столь же невозмутимым голосом: «Да, омерзительный. Давай его съедим?». Женщина выскочила из лифта на следующем этаже.

В конце шестидесятых Г&Д покинули колледж и решили превратить в искусство самих себя. Не просто создав себе имидж, как Уорхол, Дали, Бойс, а позднее — Джефф Кунс, но став круглосуточно функционирующими произведениями искусства.

RE: Можно ли период «Живых Скульптур» назвать декларацией того, что вся жизнь — искусство?

ДЖОРДЖ: Отчасти, да. А отчасти это связано с тем, что у нас больше ничего не было. Мы ушли из колледжа, денег у нас не было. Каждый студент, который был паинькой, стремился обзавестись мастерской или получить преподавательскую работу. Мы знали, что никогда так не сможем. Нас уже подвергли дискриминации. Мы поняли, что все, что у нас есть — это мы сами, поэтому мы подумали, что это и должно стать искусством. Это была магия.

ГИЛБЕРТ: Мы ненавидели формализм.

ДЖОРДЖ: Все эти линии, квадратики, кружочки.

RE: Вы отправились на прогулку в Гайд-Парк и засняли это, сравнив с «Прогулкой по Луне», предпринятой тогда НАСА. [Люди частенько не понимают, что творчество Г&Д невероятно веселое].

ПОЮЩАЯ СКУЛЬПТУРА

Они прославились со своей «Поющей скульптурой» — оба Г&Д либо сидели на подиуме, либо их привязывали к стенам галереи, иногда они двигались под аккомпанемент песни эпохи Великой Депрессии Фланагана и Алленса про двух бродяг, спящих под платформой станции Чаринг-Кросс в центральном Лондоне. Слова были подходящими:

Некоторые перфомансы длились по 8 часов, «шоу» стало хитом в Лондоне, Нью-Йорке и по всей Европе.

ДЖОРДЖ: Это была демократическая идея. Мы подумали, что можем стать искусством и художниками без профессий.

Используя себя в качестве предметов искусства, они приглашали зрителей на встречу в Бромли, чтобы они могли посмотреть, как Гилберт и Джордж обедают со своим другом Дэвидом Хокни. Они, как сами утверждают, в искусстве являются эквивалентом мертвого зайца Йозефа Бойса.

RE: Почему вы так часто используете себя в своих творениях?

ГИЛБЕРТ: Мы с этого начинали.

ДЖОРДЖ: Это наше лучше изобретение. Когда люди видят нас на улице, это воспринимается совсем не так, как если бы, они увидели, скажем, Ховарда Ходжкина или любого другого художника.

ГИЛБЕРТ: Мы — искусство.

ДЖОРДЖ: Политики и спортсмены — тоже искусство.

ГИЛБЕРТ: Даже когда вы говорите об Оскаре Уайльде, мне известно лишь имя и то, что его посадили в тюрьму. Он был живой скульптурой.

RE: Ваши творения теперь во многом ассоциируются с мощными образами фашизма. Даже ваши открытки называются «скульптурами», что подразумевает, что они монументальны…

ДЖОРДЖ: Мы считаем, что то, что скрывается в людях, выходит на поверхность, когда они смотрят на наши картины, а не когда они смотрят на абстрактные полотна. Если у них проблемы с расизмом, они могут начать говорить о них, стоя перед нашими картинами. Если у них проблемы с фашизмом, это выйдет наружу. Для того и существует искусство. Разве не смешно то, что все эти люди, начиная критиковать нас за образы скинхедов в наших работах, сами становятся скинхедами. Посещение закрытой выставки нового художника уподобляется митингу Национального фронта. Мальчики и девочки, похожие на скинхедов.