ГИЛБЕРТ: Странные и шикарные.

ДЖОРДЖ: Антинацистское движение похоже на скинхедов или жертв Аушвица — против чего они вообще-то и выступают. У всех девушек худые лица, они тощие и носят исключительно черное.

ГИЛБЕРТ: Они склонны все осуждать.

ДЖОРДЖ: Они против веселья. А на деле многие черные люди подходят к нам на улицах и высказывают восхищение нашим искусством.

ГИЛБЕРТ: Потому что мы единственные современные художники, изображающие на своих полотнах черных.

ДЖОРДЖ: Один черный бизнесмен сказал нам, что ему нравятся наши картины, потому что он видит в них себя… что это не проблема… что он устал видеть эти анти-апартеидовские плакаты с каким-то замордованным чернокожим.

RE: В газетах черные изображаются двумя способами — либо это преступники, либо жертвы голода и насилия. Они публикуют крупным планом умирающих черных, но никогда не показывают то, как это происходит в Северной Ирландии.

ДЖОРДЖ: Я думаю это предубеждение.

ГИЛБЕРТ: Как в вестернах. Ковбои палят напропалую. Когда Джона Уэйна убивают, тебе приходится выслушать получасовой разговор, прежде чем он умрет.

ДЖОРДЖ: Это клише. Называть кого-то фашистом. В любой комедии, если отец не отпускает дочь на вечеринку, она обзывает его фашистом. На деле фашизм вырос из социализма и консерватизма. Ужасно скучно. Нам все равно, что нас называют фашистами. Как нас только не называли. Один критик обвинил нас в том, что мы гомофобы. Я не знаю, что это значит.

ГИЛБЕРТ: Это очень глупо.

ФАШИЗМ

Гилберт и Джордж предпочитают жить в городе, который стал плавильным котлом культур. Хотя они считают себя патриотами, гордящимися тем, что они английские джентльмены в мульти-культурной стране. Их уборщик говорит о них, как о «самых прекрасных людях, каких только можно встретить. Я люблю их. Предрассудки? Никогда ничего такого не замечал. Просто два человека. Для меня они больше чем друзья, больше чем братья. У меня нет слов выразить, какие они замечательные. Хотел бы я, чтобы хотя бы половина людей в мире были такими как они, тогда это был бы совершенный мир, в котором каждому бы воздавалось по заслугам». Стэйнтон Форест, уборщик, сказавший это, индиец.

RE: В этом районе живут одни бангладешцы?

ДЖОРДЖ: Сейчас да.

RE: Как давно вы тут живете?

ДЖОРДЖ: Двадцать семь лет. Когда мы сюда переехали, это был чисто еврейский район.

ГИЛБЕРТ: Нам очень нравятся индийцы.

ДЖОРДЖ: Мы дружим с одной индийской семьей. Они приходят к нам выпить, детишки сидят у меня на коленях… Это наша приемная семья.

RE: Ваше финансовое положение позволяет вам поселиться, где угодно. Вы находить это место вдохновляющим? Вы смогли бы работать в Лос-Анджелесе?

ДЖОРДЖ: Никогда. Мы всегда говорим, что если бы вдруг приземлился космический корабль, оттуда вышли бы люди и сказали, дескать, нам нужно заснять пятиминутный фильм о Земле, что-нибудь очень типичное, мы сказали бы — отправляйтесь в Олдгейт. Вы ведь не скажете им, отправляйтесь в Цюрих, это самое типичное место на планете Земля. Ни даже Нью-Йорк. Мы считаем центральный Лондон — не южный, как Кенсингтон — центральный и восточный Лондон очень реальны и современны. Выражение глаз у людей здесь очень современное.

ГИЛБЕРТ: Мы уверены, что это лучший город в мире.

ДЖОРДЖ: Очень непонятный.

ГИЛБЕРТ: Полная свобода в каком-то смысле. Отчасти дозволенная анархия.

ДЖОРДЖ: Ни в одном городе Европы этого нет.

ГИЛБЕРТ: Ни у кого нет полной свободы. Когда ты идешь по Коммершиал-стрит, никого не волнует, чем ты занимаешься, как ты одет.

ДЖОРДЖ: Такое многообразие, по сравнению со всей Европой. В Лондоне больше ресторанов разных национальных кухонь, чем в любом другом городе мира. Тысячи.

ГИЛБЕРТ: Лучшая архитектура.

ДЖОРДЖ: Многообразие архитектуры. Церковь Николаса Хоуксмора, а за углом — Турецкий рынок. Броудгейт, очень современно, Бетнал-Грин и Брик-Лейн. Мы чувствуем Лондон, даже когда уезжаем из него.

RE: Как вы считаете, Лондон мужественный или женственный город?

ДЖОРДЖ: Не мужественный. Мужественный это, наверно, Берлин.

ГИЛБЕРТ: Странноватый, голубоватый. По-современному.

RE: Вы считаете себя современными людьми?

ГИЛБЕРТ: Да.

RE: Значит, вы сейчас счастливы?

ДЖОРДЖ: Мы боремся за будущее, мы хотим, чтобы мир хоть чуть-чуть походил на наши картины. Чтобы мир стал более смешанным, чтобы каждый человек мог выбраться из своей норы и на минуту почувствовать новую идею или нового человека. Когда читаешь роман 18-го века, то понимаешь, насколько с тех пор изменилось представление о человеке, и мы понимаем, что они снова могут измениться самым невероятным образом. Возможно, появится новый тип людей. Только если жизнь станет лучше и добрее. Больше терпимости, я надеюсь, это каждый поймет. Как художники мы хотим уважения и почета — «все сразу». Сущность всего человечества — вот наш сюжет и наше вдохновение. Мы каждый день ратуем за добрые традиции и необходимые перемены. Мы хотим познать и принять все добро и зло в нас самих. Цивилизация всегда зависела от успеха «людей дающих». Мы хотим пролить нашу кровь, мозги и семя во имя поиска нового смысла и целей жизни.