– Милиция!!! Помогите!!! Люди!!! Убивают!!!

Попривыкнув, бабулечка увидела темный силуэт, похожий на человеческий, пролезающий между досками на улицу, и переменила тему:

– Паскудник! Гад!

Ее и без того растревоженные куры от такого визга шуганулись подальше. Только Лысый, не обращая никакого внимания на вопли, продолжал спокойно чистить клюв о разбитое лобовое стекло. Очень удобно, краешки острые.

Перестав орать, баба Валя присмотрелась к автомобилю.

Большой, кажись, синий. Занесло ж окаянного. Пусть только вернется, она ему покажет, она его ух, так его растак.

Комбат вежливо отодвинул вылезшего на воздух бледного Резинкина и вошел в сарай полюбоваться на свое добро. Влетев в дыру, он увидел привидение со свечой в руке.

– А-а-а! – заорал комбат от полученного шока.

«Все, – думал Витек, засунув руки в карманы штанов и пытаясь незаметно для остальных унять дрожь. – Губа до конца службы».

Баба Валя приняла комбата за вернувшегося грабителя. Язык ее отсох, и она безжизненно стояла на приступочке в одной белой ночной сорочке, с распущенными длинными седыми волосами и с массивным подсвечником в руке, освещаемая мощными фарами.

– Не бойтесь. С вами все в порядке?

Комбату самому надо было пообвыкнуться после испуга, что уж говорить о бабуле.

– Нет, – услышав спокойную человеческую речь, бабка немного отошла.

Стойлохряков разглядывал автомобиль.

– Все ж не удалось. Все ж влетел. Но только лобовое стекло. Только стекло. Хлипкий у вас сарай, бабуля. И хорошо.

И тут баба Валя подняла хай:

– Куда ты, безмозглый ирод, черт тебя отдери, летел среди ночи на своей бандуре! Кто мне теперь сарай восстановит?

Вынимая кусочки разбитого стекла из резинового уплотнителя, комбат, не оборачиваясь, успокаивал потерпевшую:

– Это не вопрос. Будет лучше прежнего.

– А курям моим где теперь жить? В избе? Стой. Куда ты пошел? Как твоя фамилия, чтоб я могла в милицию сообщить.

– Милиции около твоего дома, мать, столько еще никогда не было. Одевайся, выходи на улицу и жалуйся.

Бабка лупала глазами. Лысый, довольный происшествием, фальшивил.

Выйдя из пролома, комбат застал Резинкина в обществе Мудрецкого. Оба сидели и курили на травке. У Витька нервы никак не могли вернуться в норму. Комбат сел рядом с рядовым на траву и похлопал его по спине.

– Все нормально, пацан. Сейчас в расположение и сутки отдыхать. И еще этому... Валетову то же самое. И три дня к отпуску за удачный угон. Лейтенант, запомнил?

Мудрецкий поднялся.

– Так точно.

– Что с «Ауди»? – Резинкина весьма интересовал этот вопрос.

Комбат ухмыльнулся:

– Все хорошо. Твои дела придется отмывать Сивому. Это я устрою. Вовремя ты отчудил.

Глаза Резинкина вспыхнули.

– Прокатило. Здорово, – потом ему взгрустнулось. – А знаете, товарищ подполковник, что самое сложное было сегодня?

– Ну?

– Тужиться, когда на тебя сквозь окна салона смотрят десантники через приборы ночного видения.

– Ты дневальный, – крепкий старший сержант Деев из третьей роты ткнул толстым пальцем в грудь Резинкину.

Витя вышел из кубрика впереди готовящегося принимать дежурство по роте сержанта Батракова.

Сегодня они на пару с Заботиным дневальные. Забота – вертлявый и хитрый парень. Язык у него подвешен, и отбрыкивается от тяжелой работы он просто мастерски. К тому же его давно перевели в слоны, что для Вити означало крепкую дружбу с туалетом и умывальником. Заботе же достанется длинный коридор, который надо помыть всего два раза за сутки – весна, грязи хоть отбавляй. Еще бы дождь, тогда и Забота будет вешаться.

У солдат есть дурная привычка плохо очищать сапоги перед казармой. В результате вся грязь на «взлетке» – длинном коридоре посреди казармы.

Хватает ее и в туалете. Если дождь, в наряде не разогнешься. Один стоит рядом с тумбочкой – на посту, как раз напротив входной двери, другой в это время вымывает принесенную с улицы товарищами по службе землю.

Резинкин знал, что ему после шести вечера первому придется заступить на пост, поэтому не видел ничего такого в том, что ответит старшему сержанту «да».

– Да, – ответил Резинкин.

– Слезай с тумбочки, – скомандовал Деев дородному, пока еще пузатому дневальному. Резинкин был уверен в том, что через полгода парнишку родные не узнают. Захудеет чуток, килограммов на пятнадцать.

– Э! – Начищенный и надраенный Батраков быстрыми шагами шел к посту. – Ты чего, я у тебя еще ничего не принял.

Конопатая толстая морда из третьей роты повелась было покинуть пост, но, услышав деда Женю, осталась на месте.

Деев был расстроен. Свалить дежурство по-тихому не удалось. Батраков зацепил его, процедура могла растянуться надолго.