К чему сегодня пришла Россия "после коммунистического эксперимента"? Весь переходный период со времен брежневского застоя происходило осмысление данного эксперимента в "повседневном теле" страны. Характерно, что в переходный период на первый план выходят, выдавливаются как объемы, "фамилии первых лиц", персон власти, поначалу лишь вырезываются на фоне институтов власти, затем все более заслоняют их (институты), абсолютизируясь и разрастаясь до институциальных размеров; к чему мы и пришли в настоящее время, когда есть не правительство, а конфигурация "Касьянов-Кудрин-Греф", не направление государственной политики, а, скажем, связка "Волошин-Сурков" и далее в том же роде. Венчает подобное развитие событий институциализация "фамильного принципа" идентификации власти в политическом слове "Семья". То есть, власть раскрылась как непритязательный литературный роман о жизни и быте конкретных лиц, когда, например, мнение некой дамы о человеческих качествах некоего молодого человека, связанное с оценкой ньюансов его психологического поведения в избранном обществе, в реальности оборачивается переходом совершенно нелитературной российской нефтянки в руки группы молодых людей. Задача личностного гуманитарно-политического роста и обеспечения финансового благополучия сведена к попаданию в образ литературного персонажа некоторого литературного романа, жанра, - к попаданию в роман, где и вершится реальная власть, где содержательные стратегии и стратегические разработки - всего лишь туманные поводы для человеческого общения,а то и попросту не упоминаются в тексте романа; где все институты власти - всего лишь обстоятельства места и действия сюжета, вывески, за которыми сидят и общаются реальные люди=литературные персонажи.

Таким образом, первичная сфера, в которой принимаются решения в России, - сфера человеческого измерения, ограниченная конкретной группой людей. Алгоритм принятия решений - бытовой литературный роман. В принципе, настоящий формализм власти с литературным алгоритмом внутри есть достойное завершение осмысления коммунистического эксперимента. Ему противопоставлено человеческое измерение, пусть и в некотором "наивно-материалистическом аспекте" бытового романа как реальной формы истории, определяющей существо принятия исторических решений.

Слом ельцинской Семьи приведет к слому литературной формы, и мы опять окажемся пленниками какой-то величественной, многовековой, холодной мифологии, безразличной к нашим судьбам. Необходимо дальнейшее развитие литературной формы "Семьи" сообразно истории развития литературы. Необходим новый тип романа, переход от бытописания среднеевропейского романа к сущностному бытописанию Толстого, Достоевского. А еще более необходим Пушкинский роман о власти.

"Человеческое измерение Кремля" должно определиться сегодня с литературной партией власти, выбрать тип русской литературы, всеощий тип алгоритмизации российской действительности, тип социального, политического, финансового, экономического, культурного, информационного моделирования. Путин есть "внутренний валовый продукт" ВВП Русского языка. Русский язык - промышленность (промысел, совокупность ремесел мышления), производящая человеческое измерение, время человеческого бытия, в которой (промышленности) действует рыночный цикл гуманитарного капитала. Русский язык есть первичная форма постиндустриальной "промышленности", постиндустриальной экономики, его первый продукт - "путинское большинство".

В новейшей русской литературе есть только две стратегии развития Русского языка, две стратегии моделирования. Одна истинная, другая, как и полагается, ложная. Подобно тому, как утверждалось (в том числе и Путиным), что в переходной России есть только одна идеологическая партия - КПРФ, в нынешней Пороговой России есть только две литературные (влияющие на умы людей непосредственно) партии. Партия Лимонова и Партия Бродского. Именно эти два автора заглубили свое творчество до истинной, материальной сущности литературы как субстанции гуманитарно-политической природы. Здесь есть интереснейшая пропорция: если у Лимонова есть лишь одна книга-Эдичка, являющаяся "базовым элементом" русской литературы, то Бродский - это, безусловно, Весь Бродский, имперский римский профиль, обеспечивающий достоинство и ценность, нестертость монеты новейшей русской литературы-политики-истории; с другой стороны, партия Лимонова "реально" существует, партия же Бродского как "фундаментальная политическая организация" не присутствует, присутствуя в качестве поэтики. Партия Лимонова как определенный литературный алгоритм властвования над действительностью не исчерпывается политико-правовой структурой НБП, это целый ряд младолитературных радикальных разноориентированных политических организаций, включая и респектабельные на их фоне "Идущие вместе", и "Евразия" Дугина, движущаяся в колее литературных ценностей. Но самое главное, то, что образует ресурс роста Партии Лимонова, - это молодое поколение успешных дельцов переходного периода. Партия Лимонова - это "героика" (ярость) разрушения литературной формы действительности, возврат (падение) от логоса к мифу, фундаментальное разочарование в логосе. Именно поэтому все, что упешно утвердилось в переходном периоде и желает его затягивания до бесконечности, противостоит на всех уровнях развитию литературного порядка, транспарентизации правил игры, - все это прибьется к партии Лимонова (возможно, уже и без самого Лимонова). Партия русского нигилизма - Партия Лимонова - есть всеобщая политическая форма, внутри которой эволюционирующим образом окажутся так называемые центристские силы всех мастей, в которых нет ничего, кроме воли к власти. Не важно, как называться будет эта сила, но идейно-литературный приоритет переходного периода ее формирования - за Лимоновым. Конечный итог действия этой силы - разрушение такой базовой литературной формы, как "Россия", без которой - внутри мифа "Россия", страна, как цивилизационная структура, существовать не может.

О партии Бродского. Бродский возродил пушкинский смысл новейшей российской литературно-политической истории. Дал нам шанс на спасение. Бродский дал Новой России стиль, и одновременно, "Большой проект".

Политический актор Партии Бродского как литературный тип - это, по словам из его венецианского интервью, "партизан со знанием античности и представлением о литературе абсурда", живущий в реальной повседневной Большой Европе, "на отшибе" евроатлантической цивилизации. Человек Бродского - это человек европейски-образованный (сущностно завершенный как человек, не нуждающийся в гипотезе воли к власти, властвующий над собой), человек, существующий в повседневном мире литературы, понимающий мир как мир литературы и действующий в точную меру настоящего понимания. Человек Бродского - Человек Логоса. И вместе с тем, - это "какой-то бело-русский партизан", как в песенном тексте употреблено у популярной танцевальной российской группы. То есть, он - не центральная фигура в евроатлантическом мире, где уютнее всего нигилистам и геополитикам всех мастей, которые всегда в центре внимания этого мира. Его повседневность - страна, которой еще нет на карте, но быт, время человеческого бытия которой всегда даны ему непосредственно - страна Большая Европа.

Партия Бродского - это созидание действительности на ее фундаментальном уровне, уровне человеческого измерения, уровне литературной политики. Партия Бродского представлена в переходной России крупицами. Это - риторические элементы Семьи как литературной среды; это - "Русский проект ВВП" (а также "Русский журнал", "Русский институт") Павловского; это - Горбачев-фонд (Человек-основание) как "фундаментальное человеческое измерение"; это - "Независимая газета" времен Третьякова, которая "всегда с нами" и еще немного литературно-политических драгоценностей. Это, наконец, "либералы в правительстве" как литературная ситуация. И, главное, - наличие критического количества персонажей вышеописанного "бродского" литературно-политического типа на территории РФ. Все они, как правило, партизанят, решая материальные вопросы в личинах и играх переходного периода, но без больших успехов, так как быстро вычисляются акторами процессов переходного периода, заматерившими и забронзовевшими внутри и в качестве "чисто конкретных" переходных форм животно-политического поведения.

Был такой литературно-политический проект, как Социально-федералистская партия России, который имеет для Партии Бродского примерно то же значение, что для Партии Лимонова - Национал-большевистская партия России. Речь идет о стратегической литературной разработке "Федерализм вместо коммунизма" (так, кстати, назывался пролог программы Эпи-центра Явлинского "Нижегородский пролог"), в которой речь идет о создании литературной формы Новой России, о прорыве России от мифа к логосу, от евразийского мифа к европейскому логосу прежде всего.

Будущее письмо истории Новой России оставит в примечаниях и комментариях имена политиков и именования политпартий, которые сегодня на слуху, сосредоточившись на истинных движущих литературно-политических силах эпохи, которые медленно становятся очевидными. Таков, кстати говоря, урок истории КПСС.

У нынешней власти есть большой риск повторить политическое представление Николая Второго в истории, когда все политическое многообразие центристских сил его времени было сжато до связки "Николай-черная сотня", как могут связать и нынешнюю власть с Партией Лимонова будущие политизированные историки, объясняя успех совершенно иных, непредставленных сил. Филологические значения "черной сотни" и "идущих вместе" имеют тенденцию к сближению.