Из девок и баб, что провожали воев в дальнюю дорогу, печали, тревоги, и уж тем паче слез никто не показывал - как и не в поход провожали. Так было принято, чтобы не накликать беду. Смеялись, обсуждая своих и чужих, не стесняясь в выражениях и не делая различия между простым ратником и знатным боярином - нечистая сила смеха бежит.

– Эй, воевода, - кричала удалая молодка.
– Ты брюхо-то подвяжи уздой, а то растрясешь в седле.

– Погодь, приду назад, тебе такое же спроворю, - не остался в долгу Сиверга.

– Да который раз обещаешь...

– Гля-кось, бабы, кузнецы хваленые, бороды паленые поперли: Небось, у каждого молоток за пазухой. Хоть бы рожи свои закопченные умыли: А вон гончары, горшки ходячие, а старшой-то их, глиняна его голова, на макитру* смахивает - хоть сейчас ухватом, и в печь... А от кожемяк-то духом кожаным шибает - и как их бабы терпят?.. Городники, деревянны их головы, лезут - эти степняков в щепки порубят...

Ратники должны были отвечать на насмешки без обиды, но чтобы последнее слово обязательно осталось за ними. За словом в котомку они не лезли и в выражениях не церемонились, но обходились без мата - он только для боя или для лютой драки. Шум и смех до небес, чтобы Богу слышно было. Досталось и князю:

– Эй, Святославич, коль мужиков наших от половецких баб не убережешь, то мы тебе бороду твою кудрявую враз проредим, и из шлема твоего золоченого горшок для младней сделаем... Да и сам не балуй - знаем мы тебя...

– За мной отец Федор приглядит, - отвечал князь.
– У него не побалуешь.

– А за ним кто?
– не унимались бабы.

Ратное войско выходило в Рыльские ворота. Здесь узкая, подновляемая каждую весну дорога, обжатая крутыми осыпями, вела к мосту через Кур.

Выходили не оборачиваясь на провожавших, и так, не оглядываясь, пойдут долго, пока городские башни не скроются за холмами. Рыльские ворота до самой ночи простоят нараспашку, и городские мальчишки в который раз будут разглядывать древние вражеские доспехи, прибитые для устрашения недобрых пришельцев и нечистой силы к воротам с наружной стороны. Кольчуги драные, под дождями проржавевшие, щиты разной формы, материала и ухватки, ветхие брони из кожи, из конских копыт: Не уберегли они своих владельцев под стенами Курска. Да и нет таких доспехов, которые спасут от каленой стрелы, от копья и от много чего еще, если нет на то воли богов. Отец Федор и его предшественники так и не смогли заставить курян снять древние брони с городских ворот. Пусть уж догнивает сама собой ересь языческая... Ратники ушли, город, обреченный на тревожное ожидание, разом приумолк и опустел...

Еще долго с городского забрала женщины будут всматриваться в полуденную сторону, ловя веселые отблески начищенных шлемов и наконечников копий. Отойдут вои от города на версту-другую, поснимают тяжелый, жаркий доспех, побросают в телеги обоза и пойдут налегке, оставив при себе только ножи-засапожники - пока, стеречься некого.

Дружина с князем без лишнего шума выйдет из Казачьей заставы, дав пешим опередить себя верст на двадцать. С ратью уйдут только наворопники - боевое охранение, разведчики во главе со Срезнем. С ними и Роман...

Мало кто из ушедших на войну знал, что минувшей ночью тихо помер дед Рожно. Сбывалось старое пророчество - пока жив былинный витязь, никакой враг не страшен курскому воинству:

Словарь:

клепало - металлическая полоса, заменяющая колокол

било - деревянная доска, подвешенная на веревке

остатний - последний

макитра - горшок

наворопники - разведчики

Глава шестнадцатая

НА ВОЙНЕ, КАК НА ВОЙНЕ

( начало мая 1185-го года)

Холмистая степь с редким перелеском сменялась плоской равниной. Зоркий глаз здесь далеко достанет, особенно половецкий, привычный к просторам. Солнышко радовало приятным теплом - наверное, для того, чтобы эти люди забыли про войну, кровь и смерть. Но вопреки стараниям весенних богов, русское войско в ожидании битв все сильнее сжималось в один кулак, ощетинивалось оружием.

Наворопникам работы много - как у любой разведки во всякой войне. Срезень и не спал вовсе: меняя за день несколько лошадей, он мотался по степи от одного дозора к другому - чтобы молодежь смотрела не своим беспечным, а его, Срезня, опытным недоверчивым взглядом, слушала степь чутким ухом. Он все более мрачнел, не скрывая от тревоги:

– Думали скрытно идти, чтобы как снег на голову. Давно уж степняки про нас ведают...

Воинский старшина стал передоверять Роману часть своей работы: