:Зимний день короток.

– Старики бают*, - усмехнулся Людота, отрываясь от работы, - первый кузнец во времена изначальные выковал оружие для бога Перуна, и тем оружием бог победил змея Велеса. В награду за помощь всем кузнецам дано больше, чем прочим людям.

Вышли во двор - после кузнечного смрада задышалось легко.

– Опричь* того бают, - продолжил мастер, - что все кузнецы, померев, обязательно в рай попадают. Потому что и там работы кузнечной много.

Протоптанной дорожкой прошли через заснеженное репище - кузня стояла в самом его конце над обрывом. На столбах надежной изгороди - от зверя дикого и человека лихого - красовались коровьи и лошадиные черепа: по дедовской традиции они оберегали от нечисти всякой, что страшнее любого татя*.

– А уж кто кузнец, а кто нет - там решат, - Людота показал рукой на темнеющее небо.
– Так что, Ромша, становись кузнецом настоящим - не пожалеешь.

Подошли к избе.

– Мать!
– крикнул Людота со двора.
– Кузнецы злые и голодные пришли.

– Поможем беде вашей, батюшка, - отозвалась Марфа из-за приоткрытой двери.

Пахнуло жилым избяным духом, - таким же, как в доме прадеда, в деревне Бегоще, что под Рыльском, куда Романа возили маленьким. Дочки-близняшки со смехом повисли с двух сторон на отце. Звякнула щеколда калитки и румяный с мороза Никишка ввалился в избу вместе с ледункой*, на которой весь день катался с горы.

– Снег-то стряхни в сенях, - прикрикнула на него Марфа.

Людота прочитал вслух короткую молитву, которую все повторили за ним. Степенно перекрестившись на иконы, расположились за столом. Даже девчонки-хохотушки притихли - с малолетства приучены, что стол - Божья ладонь, а гневить Бога нельзя.

Хозяин от круглого ароматного хлеба отрезал каждому по куску: три больших и три маленьких. Ужинали пшенной кашей, поочередно запуская ложки в горячий чугунок. Вкусно, с маслицем коровьим - пост уже позади. Запили ягодным киселем.

– Еще хотим киселька, - дружно попросили сестренки.

Отужинав, Роман переоделся в свежую рубаху и стал натягивать сапоги.

– Далеко ли собрался?
– забеспокоилась хозяйка.
– Ночь на дворе.

– Алешка Шалыга* на посиделки звал, - отметил Роман.

– Знаю я твоего Алешку - опять с кем ни-то в драку полезет, хоть и хилый, а тебя втягивать будет, - ворчала Марфа.

– Пусть идет, - усмехнулся Людота.
– А намнут бока - только на пользу.

Людота вышел за Романом в сени и вполголоса продолжил:

– Ты на рожон*-то не лезь. Нелюб обиду долго не забудет. Неровен час - лихих людей подошлет.

И сняв с гвоздя, кузнец сунул Роману за отворот полушубка увесистый кистень*.

– Так-то вернее.

Две белокурые головенки сестер выглянули из избы в сени:

– А баснь* обещался рассказать, Ромша. Про Красную Шапочку, про Колобка, да про снежную королеву.

Роман часто баловал девчонок сказками из своего времени.

– А про лесовика мохнатого не рассказать?
– Людота увлек дочек за собой в хату:

После поединка в детинце Роман стал местной знаменитостью - кулачную сноровку здесь ценили. Да и соперник его Нелюб всем уже изрядно надоел своей наглостью и спесью. За заслуги отца, всеми уважаемого воина, погибшего в битве в прошлом году, Нелюба взяли в детские*. Обучали воинскому ремеслу, готовили в дружинники. Но к учебе он был не охоч - видно, и здесь на наглость полагался.

– Теперь Срезень житья ему не даст, загоняет уроками воинскими, - радовался Алешка Шалыга, много натерпевшийся от кулаков Нелюба.
– А то и вовсе из детских изринет.

Срезень - тот самый, что отобрал у Нелюба нож и воинский пояс - был старшиной курской дружины. Он отвечал перед князем за ее боевое состояние: за подбор новых гридней*, обучение и воспитание молодежи, соблюдение воинских традиций и за много чего другого.

– Не воевода, а старшина, - объяснял Людота.
– Воевода в ратное время верховодит, а старшина воинский каждый день.