“И брови вдруг ты сдвинул, будто в мозг

Хотел замкнуть ужаснейшую мысль” —

мне стало совсем весело и захотелось шутить, что-нибудь выкинуть посмешнее, чтобы развеселить тебя и себя, — признавался я.

— Скажи мне еще, — интересовался Шустов, — при каких словах я добился своей цели, то есть отвлек тебя от шутки и заставил сделаться серьезным?

— Я начал вслушиваться в твои слова, или, вернее, вникать в мысли Шекспира, — вспоминал я, — в том месте, когда ты говорил:

“Людям надо б

Всегда быть тем, чем кажутся они.

А тем, чем быть не могут, — не казаться”.

И дальше, когда ты загадочно сказал:

“Вот почему сдается мне, что честен

Ваш лейтенант”.

Или, когда ты, притворяясь благородным, делал вид, что хочешь отделаться от ответов, говорил:

“Ах, генерал, простите. Хоть обязан

Я вам служить, повиноваться вам,

Но все же в том, мне кажется, я волей,

В чем и рабы свободны” и т. д.

В эти моменты я почувствовал в словах Шекспира намек, приправленный дьявольской отравой, и подумал: экая гадюка этот Яго! Обиделся, чтобы ему сильнее верили! Кроме того, я понял, что такую реплику не оставишь без разъяснения, а если начнешь выяснять, то еще глубже увязнешь в трясине провокации. Тут я снова подивился гениальности Шекспира.

— Мне чудится, что ты больше философствовал и оценивал произведение, чем переживал его, — усомнился было Шустов.

— Я думаю, что было и то и другое, — признался я. — Но что за беда, рай что я чувствовал себя хорошо, когда допрашивал тебя.

— А я — когда увертывался от твоих вопросов и смущал тебя, — успокоился Шустов. — Ведь в этом состояла моя задача.

— Задача?!— задумался я. — Эврика!— вдруг неожиданно воскликнул я. — Слушай меня внимательно! Вот что произошло сейчас в нашей внутренней работе, — старался я с мучительным напряжением угадать в себе те ощущения и мысли, которые еще не успели в достаточной мере выясниться и сложиться. — Прежде в наших этюдах-экспромтах, вроде топки камина или бешеной собаки, мы начинали прямо с з_а_д_а_ч_и, из которой сами собой, экспромтом, рождались мысли и слова, то есть случайный т_е_к_с_т, который становился нам необходим для выполнения самой намеченной задачи.

Сегодня же мы пошли от авторского т_е_к_с_т_а и пришли к з_а_д_а_ч_е.

Постой, дай понять, что это за путь. Третьего дня во время наших занятий у меня на квартире мы подошли о_т т_е_к_с_т_а к п_р_е_д_л_а_г_а_е_м_ы_м о_б_с_т_о_я_т_е_л_ь_с_т_в_а_м. Так ведь? — соображал я. — Сегодня же, сами того не сознавая, мы пришли ч_е_р_е_з т_е_к_с_т и п_р_е_д_л_а_г_а_е_м_ы_е о_б_с_т_о_я_т_е_л_ь_с_т_в_а к т_в_о_р_ч_е_с_к_о_й з_а_д_а_ч_е!!

Давай проверим, как это случилось.

Мы начали вспоминать свои волевые побуждения при игре сцены. Оказалось, что Шустов сначала старался лишь о_б_р_а_т_и_т_ь н_а с_е_б_я м_о_е в_н_и_м_а_н_и_е. После этого он хотел, чтобы я почувствовал его тем добряком-солдатом, которого мне хотелось в нем увидеть. Для этого он старался как можно правдоподобнее им п_р_е_д_с_т_а_в_и_т_ь_с_я. Когда ему это удалось, он начал вкладывать в мой мозг одну мысль за другой, компрометирующие Кассио и Дездемону. При этом он очень сильно думал о подтексте.

Что же касается меня, то, невидимому, мои задачи были таковы.

Вначале я просто балаганил, то есть с_м_е_ш_и_л себя и Яго. Потом, когда он спровоцировал меня и повернул руль на серьезный разговор, мне захотелось получше в_н_и_к_н_у_т_ь в его слова, или, вернее, в смысл шекспировского текста, и следить за изгибами коварной мысли злодея. Далее, помню, я старался н_а_р_и_с_о_в_а_т_ь в своем воображении раскрывшуюся перед Отелло картину его полного одиночества с безрадостными перспективами. Наконец, когда мне это до известной степени удалось, я понял, что обманутый мавр, испугавшись представившихся перед ним видений, поспешил о_т_д_е_л_а_т_ь_с_я и у_с_л_а_т_ь прочь своего злодея и отравителя Яго.

Все это были задачи, которые родились из авторского текста. Идя от него по линии слов пьесы, мы попали на другие, более углубленные линии — предлагаемых обстоятельств и задач, которые сами собой, естественно и неминуемо вытекают из текста и подтекста автора. При этом подходе не может быть досадного расхождения текста с подтекстом, что как раз случилось в первую пору моих работ над Отелло, то есть во время показного спектакля.

Таким образом, решили мы сегодня, правильный, так сказать, классический, академический ход творчества направляется от т_е_к_с_т_а к у_м_у; от ума — к п_р_е_д_л_а_г_а_е_м_ы_м о_б_с_т_о_я_т_е_л_ь_с_т_в_а_м; от предлагаемых обстоятельств — к п_о_д_т_е_к_с_т_у; от подтекста — к ч_у_в_с_т_в_у (э_м_о_ц_и_и); от эмоции — к з_а_д_а_ч_е, к х_о_т_е_н_и_ю (в_о_л_е) и от хотения — к д_е_й_с_т_в_и_ю, воплощающему как словесно, так и иными средствами подтекст пьесы и роли3.