— Но... — искренне каялся Шустов, — беда в том, что мы не привыкли к чужим словам; мы болтаем их зря. Аркадию Николаевичу приходится объяснять нам внутреннее значение самых простых мыслей. Сам не знаю, почему я так глупею на сцене! Я перестаю понимать, что с_т_о_л это значит с_т_о_л: п_о_т_о_л_о_к — п_о_т_о_л_о_к, что д_в_а_ж_д_ы д_в_а — ч_е_т_ы_р_е. Мне становится стыдно, когда он начинает объяснять мне это. Почему же я сам этого не понимаю?!

— Ну, конечно, конечно!.. — приговаривал с милой улыбкой Снежинский. — Интересно, как он объясняет вам значение самых простых слов? — расспрашивал дальше Александр Павлович.

— Конечно, он объясняет нам не в буквальном смысле, что стол есть стол и потолок — потолок, — пояснил Шустов. — Но он старается заставить нас почувствовать, для чего употребляется слово.

— Как же он этого добивается? — допрашивал Александр Павлович.

— Как всегда, с помощью предлагаемых обстоятельств, магического “если б”, оживляющих мертвые слова, протокольные мысли и превращающих их в чувство-мысль.

— Ах, вот что!— поддакивал Снежинский. — Для этого, конечно, становится необходимым т_в_о_р_ч_е_с_к_о_е с_а_м_о_ч_у_в_с_т_в_и_е.

— А для творческого самочувствия потребовались: круг внимания, чувство правды, аффективная память, объекты, общение и проч. и проч.

— Наконец, создался подтекст, — объяснял я.

— А из подтекста само собой родилось х_о_т_е_н_и_е, з_а_д_а_ч_а, то есть вслед за умом вступила в работу и в_о_л_я. Явилось ч_у_в_с_т_в_о-з_а_д_а_ч_а, — перебил меня Шустов.

— Ну, конечно!.. — поддакивал Снежинский. — В свою очередь чувство-задача вызвало естественным путем и самое действие, — заключил Александр Павлович.

— Словом, ч_у_в_с_т_в_о-у_м привлекает к творческой работе ч_у_в_с_т_в_о-в_о_л_ю! — резюмировал Шустов.

— Триумвират заработал, создалось переживание, — добавил я.

— И нам сделалось уютно, приятно и удобно на сцене, — констатировал Шустов.

— Удивительно, как все отдельные части “системы” и внутренней техники сцепляются между собой. Одно не может жить и существовать без другого! — удивился я.

— Ну, конечно! Еще бы!— подтвердил с удовольствием Снежинский, восхищаясь мудростью природы артиста.

— Творческое самочувствие необходимо для триумвирата. В свою очередь триумвират поддерживает творческое самочувствие, — разжевывал я до конца интересующий нас процесс.

— В свою очередь то и другое призывает к работе отдельные элементы, — помогал мне Шустов. — Взимание тянет за собой объект, объект — задачу и хотение, хотение — аффективную память, лучеиспускание, действие, слово, ум и т. д. и т. д.

— Точь-в-точь как дедка за репку, бабка за дедку и т. д., — шутил Александр Павлович, иллюстрируя исследуемый нами процесс.

ЗАДАЧИ. СКВОЗНОЕ ДЕЙСТВИЕ. СВЕРХЗАДАЧА

.. .. .. .. .. 19 . . г.

Сегодня Аркадий Николаевич решил вернуться к прерванной работе по этюдам... Было решено, что мы проиграем ему весь наш репертуар.

Ввиду того что кое-кто из учеников был вызван в контору по вопросу паспортов и каких-то списков, пришлось начать с “Отелло”.

Сначала я отказался играть сразу, без подготовки, но через минуту согласился, так как самому захотелось.

Я так безумно волновался, что не помнил себя и бешено несся вперед, не в силах себя остановить.

Аркадий Николаевич сказал мне:

— Вы мне напомнили мотоциклиста, который мчался по шоссе Петровского парка и кричал: “Держите меня, или я расшибусь!”

— Когда я волнуюсь, меня захлестывает и я не владею собой, — оправдывался я.

— Это потому, что у вас нет творческих целей. Вы играете трагедию “вообще”. А всякое “вообще” в искусстве опасно, — убеждал меня Торцов. — Признайтесь, для чего вы сегодня играли?— допрашивал он...

— Самое лучшее, если б в роли можно было ограничиться лишь одной-единственной сверхзадачей, вмещающей в себе представление о всех кусках и задачах, как самых больших, так и самых малых.

Но на это могут быть способны разве только одни гении. Почувствовать в одной сверхзадаче всю сложную духовную сущность целой пьесы нелегко! Нам, простым смертным, это не по силам. И если мы сумеем ограничить число задач в каждом акте пятью, а во всей пьесе двадцатью или двадцатью пятью задачами, которые в совокупности вместят в себя всю сущность, заключенную во всей пьесе, это лучший результат, который мы можем достигнуть.