Юнию интересовало другое:

– А остальных куда девают?

– Кого?

– Ну, поросят? Если съедают только того, что готов в нужный момент, то куда девают остальных?

– Не знаю, наверное, отдают слугам…

Матроны переглянулись: кормить слуг хозяйской пищей… Это даже не Лукулловы пиры, а транжирство, граничащее с неприличием.

– Куда смотрит Цезарь с законами о роскоши?

– А что ей наши законы, она чужестранка!

Конечно, такую просто руки чесались поставить на место! Женщины уже точно знали, что будут делать на вилле Цезаря, они дадут понять египетской царице, что как бы та ни швырялась деньгами, демонстрируя свое богатство, ей никогда не встать вровень с матронами Рима!

Было решено вести беседы только об общих знакомых, которых явно не знает Клеопатра. Месть мелкая, но наверняка доставит удовольствие. Хотя за что мстят, не знали и сами. За то, что она встала выше их молвы, не испугалась родить от Цезаря сына и привезти его в Рим? Для себя Сервилия поняла, что мстит за то, что Клеопатра единственная настоящая соперница не по любовным утехам с диктатором, а в завоевании его разума и сердца. Если бы матрона заглянула в себя поглубже, то поняла, что завидует царице, сумевшей занять душу Цезаря так надолго. Но Сервилия, в отличие от бывшего любовника, в себе не копалась, напротив, подспудно искала доказательства, что Клеопатра не стоит такого внимания Цезаря и эта связь ненадолго.

Позже умная женщина поняла, что ошиблась, впервые Цезарь встретил ту, в которой удивительным образом сочетались молодость, женское обаяние, страстность, потрясающий эгоизм и деловая хватка. Такая смесь просто не могла не покорить Гая Юлия.

На сей раз Клеопатра решила устроить прием не в парадном огромном триклинии, а в малом атриуме. Это было весьма необычно, но ведь не ради поглощения разных вкусностей явились матроны. Им были предложены фрукты, сласти, различное печенье, напитки. Царица прекрасно помнила о запрете женщинам пить вино, поэтому вин не подала, хотя ей запретить предлагать гостьям все что угодно не мог никто. Вернее, мог, но не решился бы.

Но гораздо интересней сама беседа.

Привела матрон Фульвия. Эта красавица «вспомнила», что знавала отца Клеопатры в его бытность в Риме, а следовательно, и дочку, хотя уж еето забыла совсем. Клеопатра не обиделась, она и сама прекрасно понимала, что держать в памяти угловатую некрасивую девчонку неуспешного царя далекой непонятной страны вряд ли кто станет.

В лектике (носилках) Фульвии с ней прибыла очередная забава красавицы Цинния. Фульвия развлекалась тем, что брала под опеку какуюнибудь совсем юную особу, какоето время всюду водила ее с собой, а потом попросту бросала, мало интересуясь, что будет с бедной девушкой, вкусившей опасный плод богатства и удовольствий, дальше. Было интересно наблюдать, как неискушенная девчонка краснеет, когда к ней обращаются или пытаются соблазнить. Когда у Фульвии не было желания делить ложе с мужем – Марком Антонием, она «позволяла» заменить себя очередной подопечной, после чего красавица обычно исчезала и ее заменяла новая.

Эксцентричные выходки Фульвии уже давно никого не удивляли, поэтому, когда она сама предложила редко общавшейся с ней Сервилии посетить египетскую царицу, та только пожала плечами. Но Фульвия была настойчива. Сервилия поняла, что супруга Марка Антония просто желает в очередной раз развлечься, столкнув ее с Клеопатрой. Сама матрона ни с кем сталкиваться не желала, но ей давно не давала покоя египетская царица, вернее, интерес к ней Цезаря, поэтому Сервилия согласилась. Ни к кому другому с Фульвией не поехала бы!

Чтобы не быть у Клеопатры одной, Сервилия взяла с собой Юнию Терцию. Вот такой необычный даже для привыкшего ко всему Рима кружок женщин и собрался в малом атриуме виллы Цезаря.

Атриум переделали по вкусу Клеопатры, которой не было необходимости считаться с законом о роскоши, а потому потолок покрывала позолота, на полу лежала изящная мозаика (Цезарю тоже очень нравились мозаичные полы еще со времен тесной дружбы с Крассом), на окне, закрытом изза холода, была тонкая красивая решетка, всюду в больших вазах цветы… И небольшие скульптуры вдоль стен стоили умопомрачительно дорого.

Первой прибыла сама Фульвия. Она сделала вид, что давно и хорошо знакома с Клеопатрой, свободно поцеловала царицу в щеку, представила ей свою новую воспитанницу и поинтересовалась, понравились ли вчерашние бега.

Какие бега, если Клеопатра безвылазно сидела на вилле?! Фульвия возмутилась:

– Ты обязательно должна посещать множество развлечений! Это просто неприлично сидеть взаперти, когда в Риме ежедневно происходит столько всякого!

Уже через минуту она твердо решила взять под свою опеку еще и египетскую царицу. Приехавшая с ней Цинния почувствовала угрозу для себя и всерьез задумалась, как отвадить наставницу от египтянки. Но не прошло и получаса, как у Циннии появилось другое желание – стать такой же подопечной, только у египетской царицы. Мысль была очень заманчивой, Цинния только казалась робкой и наивной, а в действительности была вполне опытной и знающей все обо всех. У Фульвии ее интересовала возможность соблазнить Марка Антония и стать содержанкой когонибудь посостоятельней. Но состоятельного любовника Цинния в любой момент готова была променять на благосклонность этой некрасивой, но умной женщины в греческой одежде.

Мать и дочь прибыли следом. Они обе тоже были знакомы с Клеопатрой со времени устроенного ею приема, вполне составили себе представление о роскоши, с которой придется столкнуться, и были несколько поражены, увидев простую, но изящную обстановку и саму хозяйку без огромного количества украшений и бесчисленных слуг. Оказалось, что египетская царица знает разницу между пиром, устроенным на весь Рим, и посиделками нескольких матрон.

Но ни от одной из женщин не укрылась стоимость роскошного жемчужного колье, облегавшего шею Клеопатры. Особенно жемчужина в его центре, пожалуй, она стоила немногим меньше той знаменитой, что Цезарь когдато подарил Сервилии. Матрона испытала некоторую зависть, хотя постаралась убедить себя, что этому жемчугу далеко до ее собственного.