– Росарио, ведь в бога верят даже преступники. Если есть безбожники,- я не сомневаюсь, что они существуют,- так это клеветники, интриганы, которыми кишит мир… Что касается меня, то мне нет дела до интриг и клеветы; если ты станешь выше их, не дашь проникнуть в свое сердце разладу, нашептываниям коварных врагов, нашему счастью ничто не помешает.

– Но что же такое с нами случилось? Пене, любимый… Ты веришь в дьявола?

Он помолчал. В часовне было совсем темно, и Росарио не могла заметить улыбки, которой брат ответил на ее странный вопрос.

– Вероятно, надо в него верить,- сказал он наконец.

– Что происходит? Мама запрещает мне видеть тебя; но она не говорит о тебе плохо – ей не нравится только твое неверие. Она велит мне ждать, уверяет, что ты примешь решение… уедешь… вернешься… Скажи по совести – ты плохо думаешь о маме?

– Вовсе нет,- ответил Рей; боясь ее обидеть, он не решился ответить иначе.

– Ты не считаешь, что она меня очень любит – обоих нас любит, желает нам добра и в конце концов даст согласие на брак? Мне так кажется…

– Ну, если ты так думаешь, я тоже… Твоя мама нас обожает… Но только, дорогая Росарио, нужно признать, что в этом доме появился дьявол.

– Не нужно шутить,- ласково перебила она.- Мама такая добрая! Ни разу она мне не сказала, что ты не достоин быть моим мужем. Вот только неверие твое ей не нравится… Говорят, что я склонна к маниям и что теперь у меня тоже мания – любовь к тебе. В нашей семье правило – не препятствовать нашим врожденным маниям, а то они становятся еще опасней.

– По-моему, возле тебя есть хорошие врачи; они решили излечить тебя, и в конце концов, обожаемая моя девочка, они тебя вылечат.

– Нет, нет, тысячу раз нет! – воскликнула Росарио, склонив голову на грудь жениха.- Лучше сойти с ума рядом с тобой. Ведь это из-за тебя я мучаюсь, из-за тебя больна, из-за тебя мне жизнь не в жизнь, и я готова умереть… Я предчувствую – завтра мне будет хуже, гораздо хуже… Может быть, я умру – пусть, мне все равно.

– Да ты совсем не больна,- энергично возразил молодой человек,- у тебя неспокойно на душе, а от этого, конечно, немного расстраиваются нервы; причина всех твоих мучений – страшное насилие над тобой. Ты проста и великодушна. Ты даже не понимаешь… что над тобой совершают насилие. Ты уступаешь, прощаешь тем, кто тебя мучает, грустишь и приписываешь свои несчастья каким-то пагубным сверхъестественным силам, молча страдаешь, подставляешь невинную голову под нож палача, разрешаешь убивать себя, а когда в тебя вонзают нож, тебе кажется, что это шип розы, о который ты случайно поранилась. Росарио, нельзя так думать; вспомни о пашем действительном положении – оно крайне серьезно; ищи причину зла там, где она есть на самом деле, не будь малодушна, не позволяй оскорблять себя, истязать твою душу и тело. Когда к тебе вернется мужество, которого тебе сейчас не хватает,- вернется и здоровье, потому что на самом деле ты не больна, девочка моя; хочешь, я скажу, что с тобой? Тебя запугали, замучили… В древности такой недуг называли сглазом, порчей… Росарио, будь смелее и верь мне! Встань и иди за мной… Больше я тебе ничего не скажу.

– Ах, Пене!.. Брат мой!.. Ты прав,- проговорила Росарио, горько плача.- Твои слова исцеляют мне сердце. Они потрясают меня, я снова оживаю. Здесь, в темноте, мы не можем видеть друг друга, но какой-то несказанный свет исходит от тебя и наполняет мне душу. Что ты за человек, почему ты так преображаешь людей? Когда я познакомилась с тобою, я сразу переменилась. Но с тех пор, как я с тобой не вижусь, я снова стала ничтожной, прежняя робость вернулась ко мне. Без тебя, мой Пепе, я живу, словно в аду… Я сделаю то, что ты говоришь, я встану и пойду за тобой. Мы пойдем вместе, куда ты захочешь. Знаешь? Мне уже лучше. Знаешь, у меня уже нет жара, я чувствую в себе силы, я сейчас могу бегать, кричать; все мое существо обновляется, я словно стала во сто раз выше – и еще больше обожаю тебя. Пепе, ты прав. Я не больна, меня просто запугали, или, вернее, сглазили.

– Вот, вот, сглазили.

– Сглазили. На меня смотрят какие-то страшные глаза, я немею и дрожу. Я боюсь, а чего – сама не знаю. У тебя одного есть власть надо мной, и ты один можешь возвратить мне жизнь. Я слушаю тебя – и воскресаю. Если бы я умерла и ты прошел мимо моей могилы, мне кажется, я услышала бы твои шаги из глубины земли. Ах, если бы я могла тебя сейчас видеть… Но все равно, ты здесь, рядом со мной, и я не сомневаюсь, что это ты… Я так давно не встречалась с тобой… Я с ума сходила. Каждый день одиночества казался мне вечностью… Мне все говорили – «завтра», «завтра», все время завтра. По вечерам я выглядывала из окна и успокаивалась, если в твоей комнате был свет. Иногда, как божественное видение, в окне мелькала твоя тень. Я протягивала руки, плакала и кричала – про себя, громко крикнуть я не смела. Когда я получила весточку от тебя через горничную, твою записку, где ты писал, что уезжаешь, мне стало так горько, точно душа моя покинула тело, точно я медленно угасала. Я все падала, падала, как птица, раненная на лету,- она и падает и умирает в одно и то же время… Сегодня вечером, когда я увидела, что ты еще не спишь, мне страстно захотелось поговорить с тобой – ия сошла вниз. Всю смелость, которая только была в моей душе, я, должно быть, истратила на этот порыв – и теперь я уже всегда буду робкой… Но ты меня ободришь; ты дашь мне силу; ты поможешь мне, правда?.. Пене, дорогой мой брат, скажи «да»; скажи, что у меня есть силы, и они у меня будут; скажи: «Ты не больна»,- и мою болезнь как рукой снимет. Я уже здорова. Я настолько здорова, что смеюсь над своими глупыми недугами.

Росарио почувствовала, как Пене крепко обнял ее. Послышалось тихое «ах», но этот возглас вырвался из уст Пепе, а не из уст Росарио: наклонившись, он сильно ударился головой о ноги статуи Христа. Пепе света не взвидел. Впрочем, в темноте это естественно.

Пепе был взволнован, и в окружающей его таинственной тьме ему вдруг почудилось, будто не его голова натолкнулась на ступню священной статуи, а сама ступня шевельнулась, увещевая его наиболее кратким и выразительным способом. Полусерьезно, полушутя он склонил голову и произнес:

– О господи, не бей меня, я не сделаю ничего дурного.

Росарио взяла руку брата и прижала к сердцу. В темноте

раздался ее голос, ясный, взволнованный, торжественный…

– Господь, которому я молюсь, господь, создатель мира, хранитель моего дома и моей семьи, ты, которому молится и Пепе, святой Христос-спаситель, умерший на кресте за наши грехи, склонясь пред тобой, пред твоим истерзанным телом, пред твоим челом, увенчанным терниями, я говорю, что это мой супруг и что после тебя мое сердце больше всего предано ему; он мой, и я скорее умру, чем буду принадлежать другому. Он владеет моим сердцем п душой. Сделай так, чтобы люди не препятствовали нашему счастью, дай своею милостью разрешение на этот союз, который будет союзом перед всем миром, потому что моя совесть говорит мне, что наш союз – благой.