Шрифт:
– Мне очень жаль!..- пробормотал Пепе Рей.- Я искренне огорчен, хотя и не принимал участия…
– Ваш визит к сестрам Троя привлечет внимание всего города,- сказал священник.- Это вам не Мадрид, не гнездо разврата, не средоточие скандалов…
– В Мадриде ты можешь посещать самые отвратительные места,- заявила донья Перфекта,- и никто не придаст этому никакого значения.
– У нас же все очень осмотрительны,- продолжал дон Иносенсио.- Мы наблюдаем за всем, что делают соседи, и благодаря такой системе наблюдения нравственность нашего города пребывает на высоком уровне… Поверьте, друг мой, поверьте, я не хочу вас обидеть, но вы первый кабальеро вашего круга, да, да… первый сеньор… кто средь бела дня… Troiae qui primus ab oris [120] …
120
Первый, кто от берегов Трои… (лат.)
И он засмеялся, похлопав инженера по спине в знак расположения и участия.
– Как я рад,- сказал молодой человек, скрывая свое негодование и подбирая подходящие слова для ответа на выпады собеседников, полные скрытой иронии,- как я рад видеть такое великодушие и терпимость, между тем как я своим безобразным поведением заслужил…
– Ну что ты! Разве можно к человеку, в жилах которого течет наша кровь и который носит наше имя, относиться, как к чужому? – сказала донья Перфекта.- Мне вполне достаточно того, что ты мой племянник, сын самого лучшего и самого святого человека на земле – моего дорогого брата Хуана. Вчера к нам заходил секретарь сеньора епископа и сообщил мне, что его преосвященство очень недоволен твоим пребыванием в моем доме.
– Даже так? – пробормотал священник.
– Да, да, но я ответила ему, что люблю, уважаю и почитаю сеньора епископа, однако племянник остается для меня племянником, я не могу выгнать его из дому.
– Это еще одна отличительная особенность этого края,- заметил Пене, побледнев от ярости.- Видно, в Орбахосе принято, чтобы сеньор епископ вмешивался в чужие дела.
– Епископ святой человек. Он очень любит меня, и ему кажется… ему кажется, что ты можешь заразить нас своим безбожием, своим пренебрежением к общественному мнению, своими странными взглядами… Я не раз убеждала его, что, в сущности, ты очень хороший человек.
– Талантливым людям всегда надо кое-что прощать,- вставил дон Иносенсио.
– Ты даже представить не можешь, что мне пришлось выслушать, когда сегодня утром я зашла к Сирухеда… Будто ты приехал сюда разрушить собор, будто английские протестанты уполномочили тебя проповедовать ересь в Испании, будто по ночам ты играешь в казино и выходишь оттуда пьяным… Но, сеньоры, возразила я, неужто вы хотите, чтобы я отправила своего племянника в гостиницу? Да и что касается пьянства, вы не правы. А игра? До сегодняшнего дня я не слышала, чтобы ты играл.
Пепе был в таком состоянии, когда в душе даже самого благоразумного человека пробуждается слепая ярость и им овладевает непреодолимое желание бить, истязать, проломить кому-нибудь череп. Но донья Перфекта была женщина, и к тому же его родная тетка, а дон Иносенсио – старик и священник. Кроме того, христианину и благовоспитанному человеку не к лицу прибегать к насилию. Оставалось только выразить свое негодование в словах, и притом как можно вежливее, сохраняя внешнее спокойствие. Но и это, по мнению Пепе, следовало сделать в самом крайнем случае. Он решил окончательно высказаться тетушке, только когда будет навсегда покидать ее дом. Вот почему Пене промолчал, сдержав душившую его ярость.
К концу ужина пришел Хасинто.
– Добрый вечер, сеньор Хосе…- приветствовал он кабальеро, пожимая ему руку.- Сегодня вы со своими приятельницами не дали мне поработать. Я не мог написать ни строки. А работы, признаться, было по горло!
– Ах, как я вам сочувствую, Хасинто! Правда, мне говорили, что и вы не прочь позабавиться и пошалить вместе с ними.
– Я! – воскликнул юноша, густо покраснев.- Ну что вы, всем известно, что Тафетан никогда не говорит правды… Скажите, сеньор дон Хосе, это верно, что вы уезжаете?
– А что, до вас дошли такие слухи?
– Да, я слышал об этом в казино и у дона Лоренсо Руиса.
Некоторое время Пене всматривался в розовое лицо дона Но-
минативуса. Затем ответил:
– Да нет, ничего подобного. Тетя очень довольна мной, ее не задевает клевета, которой меня угощают жители Орбахосы… и она не выгонит меня из своего дома, хотя бы на этом настаивал сам епископ.
– Выгнать тебя… никогда! Что скажет твой отец!..
– И все же, невзирая на вашу доброту, милейшая тетя, невзирая на дружеское участие сеньора каноника, я, быть может, решусь уехать…
– Уехать!
– Вы хотите уехать!
Глаза доньи Перфекты радостно заблестели. Даже священник, хотя и был искусным притворщиком, не мог скрыть охватившей его радости.
– Да, и, вероятно, сегодня же ночью.
– Да что ты, к чему такая спешка!.. Подожди хотя бы до утра!.. А ну-ка… Хуан, пусть скажут дядюшке Ликурго, чтобы он запрягал лошадь… Может быть, ты возьмешь с собой закуски… Николаса!.. Возьми кусок телятины, что лежит в буфете… Либ-рада, платье сеньорито…
– Нет, просто трудно поверить вашему столь внезапному решению,- сказал дон Каетано, считая своим долгом принять какое-то участие в разговоре.