– Одного сеньора Кабальюко хватит с избытком,- заметил Фраскито Гонсалес.

– Ну нет,- возразила донья Перфекта со злобным сарказмом.- Разве вы не знаете, что Рамос дал слово губернатору?

Кабальюко опять сел, положив ногу на ногу и обхватив колени руками.

– Пускай мой защитник будет трус,- неумолимо продолжала сеньора,- только бы он не давал слова. А вдруг со мной случится беда: нападут на мой дом, вырвут из рук любимую дочь, будут издеваться надо мной, оскорблять меня самыми гнусными словами…

Она не могла продолжать. Голос ее прервался, и она принялась безутешно рыдать.

– Ради бога, сеньора, успокойтесь!.. Правда… Еще нет никаких причин…- торопливо, печальным голосом, изображая на лице величайшую скорбь, говорил ей дон Иносенсио.- Мы должны в смирении переносить бедствия, ниспосланные нам богом.

– Но кто же… сеньора? Кто осмелится пойти на такое преступление? – спросил один из четырех крестьян.

– Вся Орбахоса поднимется на ноги, чтобы защитить сеньору.

– Но кто же, кто? – повторяли все.

– Довольно, не докучайте донье Перфекте навязчивыми вв-просами,- услужливо остановил их отец исповедник,- вы можете удалиться.

– Нет, нет, оставайтесь,- живо прервала его сеньора.- Находиться в обществе этих добрых людей, желающих мне услужить,- большое утешение для меня.

– Будь проклят весь мой род,- сказал дядюшка Лукас, ударив кулаком по колену,- если все эти козни не дело рук племянника сеньоры.

– Сына дона Хуана Рея?

– Как только я увидел его на станции в Вильяорренде и он заговорил со мной своим медовым голосом, с этакими ужимками,- заявил Ликурго,- я сразу решил, что он большой… не буду продолжать из-за уважения к сеньоре… но я его тут же распознал… С первого взгляда смекнул, что он за птица, а я уж маху не дам – нет. Мне-то доподлинно известно, что, как говорится, какова нитка, таков и клубок, каков лоскут, таков и отрез; а льва по когтям узнают.

– Не говорите при мне плохо об этом несчастном юноше,- сурово вмешалась сеньора де Полентинос.- Как бы ни были велики его недостатки, милосердие запрещает нам говорить о них, да еще при людях.

– Однако же милосердие,- довольно решительно заявил дон Иносенсио,- не мешает нам принимать меры предосторожности против дурных людей, а речь идет именно об этом. Раз уж в злосчастной Орбахосе наблюдается такой упадок стойкости и мужества, раз уж этот город, по-видимому, готов позволить, чтобы ему плюнула в глаза кучка солдат с капралом во главе, то мы должны объединиться, чтобы как-нибудь себя защитить.

– Я буду защищаться, как могу,- сказала донья Перфекта покорным голосом, скрестив на груди руки.- Да будет воля божья!

– Столько шума из-за пустяков… Клянусь жизнью матери… В этом доме все какие-то ошалелые!..- воскликнул Кабальюко полусерьезно, полушутливо.- Можно подумать, что этот самый дон Пепито – целая ревизия (читай: дивизия) чертей. Не пугайтесь, моя добрая сеньора; мой племянничек Хуан – ему всего тринадцать лет – будет охранять дом, и посмотрим, кто одолеет, ваш племянник или мой.

– Мы отлично знаем цену твоему хвастовству и бахвальству,-ответила хозяйка.-Бедный Рамос, ты хочешь выставить себя героем, а ведь на поверку-то оказалось, что ты ни на что не годен.

Рамос слегка побледнел и бросил на сеньору странный взгляд, полный страха, ярости и преклонения.

– Да, сударь, не смотри на меня так. Ты знаешь, я не боюсь хвастунов. Хочешь, я скажу прямо? Ты трус.

Рамос ерзал на стуле, словно его кололи булавками. Он с шумом, как лошадь, раздувал ноздри, втягивал и выдыхал воздух. В его огромном теле, стремясь вырваться наружу и уничтожить все на своем пути, кипела буря варварских страстей. С трудом пробормотав несколько слов, глотая слоги и запинаясь, он поднялся и прогрохотал:

– Я отрежу голову сеньору Рею!

– Какая нелепость! Ты не только трус, но и грубая скотина к тому же,- заявила, побледнев, донья Перфекта.- Как ты можешь говорить об убийстве, зная, что я не хочу, чтобы убивали кого бы то ни было, тем более моего племянника, которого я люблю, несмотря на все его дурные поступки?

– Убийство! Какое варварство! – возмущенно воскликнул дон Иносенсио.- Он сошел с ума.

– Убить,- да одна мысль об убийстве приводит меня в ужас, Кабалыоко,- заметила кротко сеньора, закрывая глаза.- Бедняга! Как только ты захотел показать свою доблесть, ты завыл, как свирепый волк. Ушел бы ты лучше, Рамос. Я тебя просто боюсь.

– Но разве вы, сеньора, не говорили, что боитесь? Разве вы не говорили, что на ваш дом могут напасть, что вашу дочку могут украсть?

– Да, этого я опасаюсь.

– И напасть на вас собирается всего один человек,- презрительно бросил Рамос, снова усаживаясь.- Напасть на вас собирается дон Пене Никудышный со своей математикой. Я неправильно сказал, что пришибу его. Этакое чучело нужно схватить за ухо да бросить в реку – пусть себе помокнет.

– Да, теперь ты можешь смеяться, скотина. Но ведь не один мой племянник собирается совершить все эти беззакония, о которых ты говоришь и которых я боюсь. Если бы он был один, я бы ничего не опасалась. Я бы велела Либраде стать у двери с веником – и все… Но он не один, нет.