Наконец она забылась лихорадочным сном. Но воображение воспроизводило все, что случилось с ней в этот вечер, искажая образы, но не меняя сущности. Росарио услышала, как часы на соборе пробили девять. Сердце ее радостно забилось, когда старая экономка заснула блаженным сном; стараясь не шуметь, девушка медленно вышла из комнаты; она осторожно спускалась по лестнице и ставила ногу на ступеньку, только будучи вполне уверенной, что не произведет ни малейшего шороха. Вот она прошла через комнату прислуги и кухню, вышла в сад; в саду она на минуту задержалась и глянула на небо, усыпанное звездами. Ветер утих. Ничто не нарушало глубокого покоя ночи. Казалось, в ней прячется какое-то молчаливое существо, следящее за девушкой с неотступным вниманием немигающими глазами, настороженно подслушивающее все ее тайны… Ночь наблюдала…

Росарио подошла к застекленной двери столовой и осторожно заглянула внутрь, держась на некотором расстоянии, опасаясь, как бы ее не заметили находящиеся в комнате. При свете лампы она видела мать, стоявшую к ней спиной. Исповедник сидел по правую руку от матери; его профиль был странным образом искажен, его нос вырос и стал похожим на клюв невиданной птицы, а вся его фигура превратилась в горбатую тень, черную и густую, с выступающими тут и там острыми углами, смешную, беспокойную и худую. Напротив находился Кабальюко, больше похожий на дракона, чем на человека… Росарио видела его зеленые глаза – два больших фонаря с выпуклыми стеклами. Блеск глаз и могучая фигура этого дикаря внушали ей страх. Ликурго и трое остальных выглядели смешными и странными куклами. Она уже где-то видела – ну конечно, у глиняных болванчиков на ярмарках – эти же дурацкие ухмылки, эти грубые лица и этот бессмысленный взгляд. Дракон размахивал руками, словно крыльями ветряной мельницы, и ворочал из стороны в сторону своими круглыми зелеными светящимися глазами, так похожими на шары, выставляемые в окнах аптек. Его взгляд ослеплял. Беседа, по-видимому, была интересной. Исповедник тоже размахивал крыльями – тщеславная птица, которая хотела бы летать, да не могла. Его клюв удлинялся и изгибался, перья топорщились от ужаса; успокоившись, он прятал лысую голову под крыло и сжимался в комочек. А глиняные марионетки внезапно начинали двигаться, желая стать людьми; Фраскито Гонсалес очень старался казаться настоящим мужчиной.

Росарио чувствовала необъяснимую робость при виде этого сборища. Она отошла от двери и осторожными шагами двинулась дальше, оглядываясь по сторонам – не наблюдают ли за ней. Она дикого не видела, а ей казалось, будто миллион глаз следит за ней… Однако ее страхи и робость внезапно рассеялись. В окне комнаты, где жил сеньор Пинсон, появился человек в голубом; па его одежде, словно ряд огоньков, блестели пуговицы. Она подошла. В тот же миг она почувствовала, как чьи-то руки, с военными нашивками на рукавах, подняли ее, словно перышко, и быстро перенесли в комнату. Все перемешалось. Раздался какой-то треск и короткий удар, потрясший весь дом. Ни она, ни он ие знали причины этого шума. Оба вздрогнули.

То был момент, когда дракон разбил стол в столовой.

ГЛАВА XXV

НЕПРЕДВИДЕННЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ.- ВРЕМЕННОЕ ЗАМЕШАТЕЛЬСТВО

Место действия меняется. Перед нами красивая, светлая, скромная, веселая, уютная, удивительно чистая комната. Тонкая тростниковая циновка покрывает пол, белые стены украшены прекрасными гравюрами, изображающими святых, и статуэтками сомнительного художественного достоинства. Старинная мебель красного дерева блестит – ее протирают каждую субботу,- а на алтаре, рядом со статуей богоматери, которой поклоняются в этом доме, пышно разодетой в голубые и серебряные одежды, стоит бесчисленное множество изящных безделушек, как священных, так и мирских. Здесь имеются и картинки, вышитые бисером, плошки со святой водой, подставки для часов с агнцем божьим, кудрявый пальмовый лист, оставшийся после вербного воскресенья, и немало ваз с тряпичными розами. В громадном дубовом шкафу – хорошо подобранная библиотека: там вы найдете эпикурейца и сибарита Горация рядом с нежным Вергилием, в стихах которого' рассказывается о том, как дрожит и тает сердце пылающей Дидо-ны; носатого Овидия, столь же возвышенного, сколь непристойного и льстивого, рядом с Марциалом, дерзким и хитроумным бездельником; страстного Тибулла рядом с великим Цицероном; сурового Тита Ливия рядом с ужасным Тацитом, палачом Цезарей; пантеиста Лукреция; Ювенала с его смертоносным пером; Плавта, сочинявшего лучшие комедии древности, крутя мельничный жернов; Сенеку, философа, о котором говорится, что лучшим деянием его жизни была его смерть; ритора Квинтилиана, хитрого Саллюстия, который так хорошо говорит о добродетели; обоих Плиниев, Светония и Варрона; одним словом, там – вся римская литература, с момента, когда ее робкое первое слово зародилось в устах Ливия Андроника, до того как ее последний вздох сорвался с уст Рутилия.

Но занятые беглым описанием предметов, находившихся в комнате, мы не заметили, что в нее вошли две женщины. Еще очень рано, но в Орбахосе всегда поднимаются с рассветом. Пташки в клетках поют во все горло; колокола звонят к обедне; козы позвякивают своими веселыми колокольчиками, подходя к воротам домов и словно прося, чтобы их подоили.

Две сеньоры, которых мы видим в описанной нами комнате, только что вернулись с обедни. Они одеты в черное, и каждая держит в правой руке маленький молитвенник и четки, обвитые вокруг пальцев.

– Твой дядя вот-вот должен прийти,- сказала одна,- когда мы ушли, он только начинал обедню, но он служит быстро и сейчас, должно быть, в ризнице, снимает облачение. Я бы осталась послушать, как он служит, но сегодня у меня очень много забот.

– Я сегодня слушала только проповедника,- отвечала другая,- а он свои проповеди выпаливает единым духом; и по-моему, сегодня он не принес мне пользы, потому что у меня было очень неспокойно на душе, я все думала о страшных делах, которые тут у нас происходят.

– Что поделаешь!.. Нужно потерпеть. Посмотрим, что нам посоветует твой дядя.

– Ах,- воскликнула вторая сеньора с глубоким вздохом,- у меня просто кровь кипит!

– Бог нам поможет.

– Подумать только, чтобы сеньоре, подобной вам, угрожал какой-то негодяй!.. И он все не унимается… Вчера вечером, сеньора, как вы мне приказали, я вернулась в гостиницу вдовы Куско, узнать, нет ли чего-нибудь нового. Дон Пепито и бригадир Наталья все время сидят вместе, совещаются… О Иисусе, господь и повелитель наш!., совещаются о своих адских планах и пьют одну бутылку за другой. Беспутные люди, пьяницы. Они, конечно, замышляют какую-то чудовищную подлость. Я вам так сочувствую… Вчера, когда я была в гостинице, я увидела, что дон Пепито выходит, и пошла за ним…

– Куда же он отправился?

– В казино, сеньора, в казино,- ответила рассказчица, слегка смутившись.- Потом он вернулся домой. Ах, как ругал меня дядя за то, что я допоздна занимаюсь этой слежкой… Но что тут поделаешь?.. Боже мой, Иисусе, помоги мне. Что поделаешь! Когда особа, подобная вам, оказывается в такой опасности, я прямо из себя выхожу… Да, сеньора, да… Ведь эти бездельники, чего доброго, нападут на ваш дом и уведут с собой Росарио!

Донья Перфекта, вперив глаза в пол, долго размышляла. Она была бледна, брови ее были нахмурены. Наконец она сказала: