Шрифт:
* * *
В тюрьме моей, где в скорбной тишине лишь вздохи раздаются одиноко и цепь звенит, сдавив меня жестоко, я мучаюсь — и мучаюсь вдвойне из-за того, что по своей вине я променял покой на чад порока, на жар страстей, чтобы сгореть до срока в оковах тяжких, жгущих тело мне,— как бурная волна в спокойном море, отвергшая родные воды ради чужой земли, блеснувшей вдалеке, и к берегу, взбив пенистые пряди, бегущая, чтобы, себе на горе, окончить жизнь, разбившись на песке. * * *
Уже Борея гневные порывы утихли, и холодная зима сошла в глубины, где гнездится тьма, и залил нежный свет луга и нивы. В листву оделся тополь горделивый, избавившись от снежного ярма, и обвела зеленая кайма Гвадиамара светлые извивы. Вы счастливы, деревья: сбросив гнет застывшей влаги, под лучами Феба искрятся ваши пышные венки. А я грущу: хотя жестокий лед по-прежнему сжимает мне виски, затеряй светоч мой в просторах неба. К РОЗЕ
Пылающая роза, соперница пожара, что разожгла заря! Ты счастлива, увидев свет, — но зря: по воле неба жизнь твоя — мгновенье, недолгий взлет и скорое паденье; не отвратят смертельного удара ни острые шипы, ни дивный твой цветок — поспешен и суров всесильный рок. Пурпурная корона, что нынче расцвела из нежного бутона — лишь день пройдет — в огне сгорит дотла. Ты — плоть от плоти самого Амура, твой венчик — золото его волос, а листья — перья легкого крыла; и пламенная кровь, что полнит вены богини, из морской рожденной пены, свой алый цвет похитила у роз. Но солнце жжет, и никакая сила смягчить не властна ярости светила. Ах, близок час, когда в лучах его сгорят дыханье нежное, роскошный твой наряд; и лепестки, обугленные крылья, на землю упадут, смешавшись с пылью. Жизнь яркого цветка безмерно коротка; расцветший куст едва омоют росы, Аврора плачет вновь — о смерти розы. ЛУИС ДЕ УЛЬОА-И-ПЕРЕЙРА
* * *
Божественные очи! Не тая Вулканов своего негодованья, Отриньте страсть мою без состраданья, Чтоб горечь мук познал без меры я. Коль ваша гордость и любовь моя, Как равный грех, заслужат наказанья, Нас в темной бездне будет ждать свиданье Там, далеко, за гранью бытия… Но если вы за нрав, что столь надменен, А я за страсть, которую кляну, В аду должны попасть в два разных круга, Останется удел наш неизменен: Мы будем в муках искупать вину, Ни здесь, ни там не обретя друг друга, ПРАХУ ВОЗЛЮБЛЕННОГО, ПОМЕЩЕННОМУ ВМЕСТО ПЕСКА В ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ
Струится, сокращая ежечасно Нам жизни срок, отпущенный в кредит, И о печальном опыте твердит В сосуде крохотном сей прах безгласный, То прах Лисардо, кто любим был страстно И ветреностью был столь знаменит… Сон жизни завершив, сном смертным спит Источник горьких мук, к ним безучастный. Огнем любви он обращен был в прах, И ввергло в сей сосуд его отмщенье За то, что предал он любви закон. За то, что жил он с ложью на устах, Ему и после смерти нет прощенья, И в смерти не обрел покоя он. ПЕДРО СОТО ДЕ РОХАС
АД ЛЮБВИ В СЕРДЦЕ
В груди моей — кромешный ад: вражда зловещих фурий, жар ослепшей страсти, мучительная грусть — ничьей печали не сравниться с нею. Я страх и ужас сею, я приношу отчаянье. И пусть нет утешенья для моих несчастий,— в чужую память, как в речную гладь, вглядевшись, их вовек не увидать; как в зеркале, беда в реке забвенья моего всегда. ЭСТЕБАН МАНУЭЛЬ ДЕ ВИЛЬЕГАС
К ЗЕФИРУ
Сапфические строфы
Рощи зеленой постоялец нежный, Вечный любимец младости цветущей, Друг и сопутник матери — Киприды, Зефир приятный; Если б ты ведал все мои томленья, Ты, доносящий вздохи всех влюбленных, Плач мой услышав, расскажи ты нимфе, Что умираю. Филис когда-то я поведал душу. Тронулась Филис тайной скорбью сердца, Даже любила! Но бегу я ныне Гнева прелестной. Вечные боги с преданностью отчей, Небо благое так с любовью кроткой Да остановят в дни, когда блажен ты, Снежные вихри! Да не заденет пасмурная туча В пору рассвета на вершине горной Плеч твоих хрупких; град да не поранит Ввек твоих крыльев!
Виллем Хеда. Завтрак
ПЕДРО КАЛЬДЕРОН
* * *
Нет, меня не веселит Волн и сада состязанье, Бурной зыби в океане, Зыблющихся веток вид. Для меня не развлеченье, Что увлечены борьбой Моря пенного прибой И земля в цветочной пене. У стихий старинный счет: К морю сад давно завистлив; Морем сделаться замыслив, Раскачал деревьев свод. С подражательностью рабьей Перенявши все подряд, Он, как рябью волн, объят Листьев ветреною рябью. Но и море не внакладе: Видя, как чарует сад, Море тоже тешит взгляд Всей расцвеченною гладью. Воду бурно замутив Тиною со дна пучины, Выкошенной луговиной Зеленеется залив. Друг для друга став подспорьем И держась особняком, Море стало цветником, А цветник — цветочным морем. Велика моя печаль, Раз не облегчают горя Небо мне, земля и море.