Шрифт:
* * *
Взглянув на кудри, коим ночь дала, рассыпавшимся по плечам, свободу, вздохнула Синтия и вновь в угоду тирану-дню их строго прибрала. Но царственность ее волос, чела обязана не холе, не уходу. Краса, что составляет их природу, не послушаньем людному мила. Лик, чистый, как снега вершины горной, где отразился заревом восток, не возвеличить модою притворной. Прикрасы хитроумные не впрок той красоте, природной и бесспорной, что расцветает в свой заветный срок. ХУАН ПЕРЕС ДЕ МОНТАЛЬВАН
О РАКОВИНЕ
Ты видел раковину в море: вбирая дивный пот зари, она с невиданным усердьем жемчужину творит внутри и вырастает с нею вместе, и — связи родственной залог — их трепетно соединяет едва заметный узелок. Из раковины материнской ее попробуй извлеки,— не раньше створки покорятся, чем разлетятся на куски. Так и мое немое сердце, под стать затворнице морей, годами пестовало нежно жемчужину любви моей, росло, соединяясь с нею, пока не сделалось одной нерасторжимою душою, соединив ее со мной. Попробуйте проникнуть в сердце и вырвать с корнем то, что в нем я нежно пестовал, — и слезы жемчужным истекут ручьем. От вас не сможет скрыть печали несчастная душа моя: мне истерзают грудь нещадно ее обломков острия. * * *
Идет Ревекка, ливнем золотым волос тяжелых плечи отягчая, одной тесьме их груз препоручая, и дразнит мир сокровищем своим. К источнику придя, играет с ним, хрусталь певучий на руке качая, и он, с ее красой свою сличая, печально ропщет, завистью томим. Глаза подняв, Ревекка над собою увидела глядящего с мольбою и огненной водой его поит. Уже сыграли свадьбу Исаака — Любовь, чья сущность дерзкая двояка, начав с воды, огнем сердца казнит. * * *
Не поборов сомненьями томленье, младая Дина, изменив свой вид нарядами, в чужих глазах спешит увидеть собственное отраженье. Спасая честь, чтоб скрыть свое волненье, она лицо под кисеей таит, но это красоту ее ланит лишь умножает, взглядам в искушенье. Навстречу Сихем! Красные гвоздики еще прекрасней на девичьем лике — любовь свой нежный промысел вершит. И плачут очи о погибшей чести, ну что ж: поддавшимся коварной лести, им первым сокрушаться надлежит. САЛЬВАДОР ХАСИНТО ПОЛО ДЕ МЕДИНА
РОМАНС
Ах, как мчится по полянам ручеек в стремленье рьяном,— травы пышные колебля, спотыкается о стебли; меж гвоздик и белых лилий, средь душистых изобилий, меж цветов благоуханных, меж препон блаженно-пряных вьется, светлый, прихотливый, мужественно-горделивый! Приближаясь, углубляясь и хрустально убыстряясь (вдруг — задержано движенье, чтоб затмилось отраженье,— помутилось и затмилось, чтобы впал Нарцисс в немилость!) И, в цветов изящной рамке, он, спеша, обходит ямки и колдует, не спокоен, в царстве радуяшых промоин! Он течет, листву листая, где алеет пышность мая,— он, грустя, выводит трели в царстве белого апреля, где пастух любовью призван, и в прелестнице капризной вдруг испуг сменил отвагу, право, к твоему же благу, Сильвио! Обозначали мы обманами печали,— но ручей, бегуч и весел, хрустали вдруг поразвесил. Меж камней в стеклянном блеске он выводит арабески и течет, в веселье рьяном, по лугам благоуханным! В нем полей святая треба и совсем немного неба,— и все небо, все — в полмира,— и лазурь, и блеск сапфира! Здесь, в долине вешних жалоб, нам склониться надлежало б над его, меж здешних кущей, светлокрылостью бегущей! Ах, ручей, ручей нарядный, до всего цветенья жадный и до головокруженья в непрестанности движенья! ГАБРИЭЛЬ БОКАНХЕЛЬ-И-УНСУЭТА
РАЗМЫШЛЕНИЯ НАД МАСЛЯНОЙ ЛАМПАДКОЙ, ВДЕЛАННОЙ В ЧАСЫ
Вот облик нашей жизни, он двулик: в часах горящих, в цифровой лампадке, под ветром времени мгновенья кратки, как трепетные лепестки гвоздик. С восходом солнца мечется ночник, как мотылек в предсмертной лихорадке, и обреченный круг играет в прятки со смертью, умирая каждый миг. Не прячься, Фабъо, от живых сравнений, все хрупко, мига краткого мгновенней — и красота и время канут в ночь. Разумная пружина круговерти дана лишь солнечным часам, но смерти и солнцу вечному не превозмочь. ФРАНСИСКО ДЕ ТРИЛЬО-И-ФИГЕРОА
* * *
Надежда, ты подвох и суета, виновница горячки и печали, тобою подслащенная вначале, кончается оскоминой мечта. Меня подобьем легкого листа ты словно ветер, уносила в дали к другой, обратной стороне медали, будь проклята святая простота! Оставь меня! Любовь и рок злосчастный не раз срезали твой бутон прекрасный — что пользы от засохшего цветка? Не дав плода, ты вянешь до расцвета, а если даришь плод — то пища эта для горькой жизни чересчур сладка. ФРАНСИСКО ЛОПЕС ДЕ САРАТЕ
* * *
Уже она, попав под острый плуг, душистый пурпур ветру подарила — та, что яснее вешнего светила своим сияньем озаряла луг. Отрада глаз, — она исчезла вдруг, услада сердца, — землю обагрила. Красу — железа ярость покорила, а трепет — бессердечность грубых рук. Отпущено ей было наслаждений не больше, чем простым цветам, чьи глазки навек смыкает меркнущий Восток. А ты, всех роз прекрасней и надменней,— ты знаешь, что краса — всего лишь краски, что смерть всему невечному итог?