– Что он там говорит? – поинтересовалась толстуха Эанфлида по-кауниански.

Замотанный Бембо попытался пересказать, но вмешался чародей: он тоже владел старинным наречием.

– Спроси его, что это были за чары? – посоветовал Орасте – по-альгарвейски, само собой.

Бембо опять попытался перевести.

– Она хотела сбросить вес, – объяснил по-кауниански волшебник. – Я наложил на нее чары, снимающие аппетит. Пришлось быть осторожным: переборщишь, и она уморит себя голодом. Потеря невелика, – добавил он, – но слухи пойдут нехорошие…

Эанфлида заверещала так, что из соседних квартир повысовывались соседи.

– Ты меня надул, курвин ты сын! – провизжала она. – Ты посмотри на меня!

Посмотреть было на что.

– Прежде ты была еще толще, – спокойно ответил очкарик.

– Врешь! – гаркнула фортвежка.

Орасте подтолкнул напарника локтем.

– Ладно, умник, что они там болтают? – спросил он и, когда Бембо перевел, хмыкнул: – Я так примерно и подумал. Что с ними делать?

– Обоих растрясти, – ответил Бембо.

Жандарм повернулся к третьеразрядному – а то и вовсе лишенному диплома – чародею: с ним разговаривать было проще.

– Передай этому окороку на ножках, что мы вас обоих сейчас потащим к военному коменданту и посмотрим, что от вас останется после того, как он с вами разберется.

Очкарик с несчастным видом перевел его тираду на фортвежский. Толстуха воззрилась на жандармов с еще большим ужасом. Может, подумал Бембо, у нее кауниане затесались среди предков и она боится, что правда вылезет наружу? С виду не похоже, но, с другой стороны – по виду и не скажешь.

– Э… а это так уж необходимо? – поинтересовался фортвежец. Бембо промолчал. – Может, мы сможем некоторым образом… договориться?

– А какие будут предложения? – отозвался жандарм.

Когда они с Орасте выходили из парадного, в потяжелевших поясных кошелях у обоих приятно позвякивало. А если чародей-надомник и его неудачливая клиентка окажутся недовольны методами работы альгарвейской жандармерии, Бембо на это было глубоко наплевать. В конце концов, он на этом неплохо заработал.

Пристроив топор на плече, Гаривальд шагал черед заснеженное поле в сторону леса за зоссенской околицей. Очень скоро снег начнет таять. Потом промерзшая земля превратится в кисель, а еще поздней – высохнет, и можно будет начать пахоту и весенний сев. Ну а покуда печь приходилось топить.

Смотрел он не под ноги, а в сторону огорода старосты. Там лежал приписанный к деревне Зоссен хрустальный шар. Гаривальд сам помогал старосте Ваддо закапывать колдовской инструмент. Если об этом прознают альгарвейские оккупанты, Гаривальда самого закопают. И перепрятать проклятый шар было никак невозможно, потому что выкапывать его пришлось бы тайком – а как? Только и оставалось, что попусту себя изводить.

– Можно подумать, мне изводиться не с чего, – пробурчал он себе под нос.

Да и все равно хрусталик работать не будет. Без кровавой жертвы на лишенных природной магической силы задворках герцогства Грельц никакие колдовские приспособления не действовали. Но прежде шар соединял Зоссен с Котбусом – а значит, и теперь мог бы соединить Гаривальда со столицей и с самим конунгом Свеммелем. Крестьянин понимал, что сделают с такой связью захватчики: покончат с нею и с самим Гаривальдом.

Среди деревьев крестьянин вздохнул свободнее. Отсюда огородов видно не было, а с глаз долой, как известно, – из сердца вон. Да и не увидят его рыжики в лесу, даже если захотят. Это обнадеживало.

Поначалу особенно орудовать топором не приходилось. Под весом снежных шапок обламывались даже толстые ветки, стоило древесине дать хоть малую слабину. Оставалось только пообрубать сучки и добавлять хворост в вязанку за спиной. Гаривальд нашел несколько славных дубовых и ясеневых сучьев – в печи они будут гореть долго и жарко.

Крестьянин как раз стесывал мелкие веточки с одного такого сука, когда что-то заставило его обернуться резко и вскинуть топор. Гаривальд сам не мог бы сказать, что предупредило его: он не один. Но таинственное чувство не обмануло его.

Леса вокруг кишели разбойниками и бандитами – во всяком случае, так называли альгарвейцы ункерлантских солдат, что не сдавались в плен, даже оказавшись в глубоком тылу армии Мезенцио. Некоторые действительно превращались в настоящих негодяев, другие продолжали сражаться с рыжиками. Поначалу Гаривальд подумал, что вышедший из лесу незнакомец – из последних. Но солдат – а это был, несомненно, солдат – показался ему слишком чистым и подтянутым для партизана. Кроме того, такую белую накидку с капюшоном крестьянин видел в первый раз. Слишком тонкая, чтобы согреть в зимнюю стужу, годилась она только для маскировки…