– Так она ещё ламповая!

– Ну, уж извините, какая есть! – с иронией сказал Григорий Тарасович.

– Двадцатый век ещё не кончался! – продолжила иронию отца дочь.

– Пустобрёхи! – с укоризной резюмировал Григорий Тарасович и к дочери - Снимай амуницию, чего стоишь-то?

– И что она ориентируется в горах и может стрелять из этой штуки? – поинтересовался Афоня, кивком головы указывая на карабин.

– Сам – то, как думаешь?- засмеялась девушка.

– Думал бы, что умеешь – не спрашивал!

– Ты считаешь, что я ношу эту тяжесть для красоты? – с гордым вызовом спросила девушка.
– Что-то вроде бус? Дамская побрякушка?

– Да нет.

– Разве? Завтра покажу, как стреляю, сегодня уже поздно.

– И так всегда! На самом интересном месте!- влез в разговор Пётр.

– Ну, ладно, хватит любезничать – прервал их Григорий Тарасович.- Успеете ещё!

Наля положила рюкзак на лавку, карабин и куртку повесила на стену, села на лавку и с интересом обвела всех взглядом.

– Так, ребятишки! – хлопнул в ладоши Григорий Тарасович. – Вечерний туалет и по нарам!

Ребята вышли наружу, вскоре вернулись. За окном сгустилась тьма. Тучи нависли над горами, рекой и лесом. Звёзд не было видно на небе. Тревожно шумел лес.

В избушке зажгли свечи. Нарастало какое-то странное беспокойство, непонятно откуда взявшееся, спать никто не укладывался. Что бы хоть что-то делать Афанасий спросил у Григория Тарасовича, почему входная дверь открывается вовнутрь?

– Как почему? – удивился Григорий Тарасович.- Если зимой дверь снегом завалит, можно будет самому откопаться, а если бы в другую сторону открывалась, то это было бы невозможно – её бы снегом припёрло с той стороны. А у нас снега бывают такие, что эту избушку по крышу заваливает. А эта дверь открывается наружу потому, что, если ту первую дверь зверь сломает, то в эту ему прорваться будет уже сложно. Выдавить её во внутрь можно только со стеной. А на это, ни у какого зверя сил не хватит. Кстати ту дверь надо подпереть на ночь чем-нибудь на всякий случай. А то держится на одной задвижке. А то что-то как-то не уютно.

Он ушёл в сени и какое-то время там возился.

– Что это с собакой? – поинтересовался Мурад.

Белка поджала хвост, забилась под нары, беззвучно скалила зубы и беспокойно оглядывалась.

В жуткой давящей тишине огромной силы удар с наружи потряс входную дверь.

Из сеней появился Григорий Тарасович, закрыл за собой дверь на задвижку и коротко приказал:

– Гасите свечи!

– Что это? – шёпотом спросил Афанасий, а Пётр и Мурад посмотрели вопросительно.

Григорий Тарасович махнул рукой, мол, не время, потом и занавесил окно какой-то дерюжкой.

Свечи погасли. Неописуемый ужас сковал обитателей избушки!

В темноте снаружи бесшумно двигалось что-то тёмное, страшное, долбило по стенам, кидалось камнями и дёргало дверь. Пётр ещё подумал, что собака ходила, шуршала лапами, а это же ходит совсем бесшумно. Вдруг тяжёлые шаги протопали по крыше. Домик ходил ходуном под тяжестью нечто. Потом это нечто ударило чем-то над окошком. Стёкла жалобно звякнули, но не разбились, и тут же опять затрясло дверь.

Время тянулось медленно.

Григорий Тарасович стал шептать «Богородицу».

За окном раздался жуткий вой. «Говорят, так воет собака Баскервилий» - почему-то подумал Пётр.

За окном нечто недовольно ворчало.

Григорий Тарасович размашисто перекрестился три раза на иконы в углу и громко, отчётливо выговаривая каждое слово, стал читать «Отче наш»:

– «Отче наш, Иже еси на Небесах!»

За окном нечто на этот раз угрожающе заворчало, и опять сильный удар потряс стену.

– « Да святится имя Твоё, да приидет Царствие Твоё, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли».

Вой раздался уже не под окнами, а вроде как дальше. Или это только казалось?

– « Хлеб наш насущий даждь нам днесь; и остави нам долги наша; якоже и мы оставляем должникам нашим».

Наступила тишина. Григорий Тарасович дочитал молитву до конца и начал читать её по второму разу.

Вой послышался где-то в горах.

Григорий Тарасович стал читать «Отче наш» третий раз.

Оцепенение от страха спало. В избушке вздохнули свободно.

Первым очухался Пётр.

– И что это было? – поинтересовался он.

– Пужинка! Местный злой дух – откликнулась Наля.

– Кто-то хочет пожертвования сибирских князей у него отобрать! – сказал, усмехаясь, Григорий Тарасович, зажигая свечи. – Так вот! Он принципиально против!

Григорий Тарасович снял мешковину с окна, накрыл ей опять рацию. За окном стояла непроглядная ночь.

– Да этого не может быть! – не уверенно возразил Афоня.

– То есть нам всё это сейчас приснилось? – съехидничала Наля.

– Нет! Но должны же быть у этого какие-то земные объяснения? Это выло явно живое существо.