Он был так возмущен и расстроен, что даже не сразу задал себе вопрос: а каким образом Берендей и Марвин, от лица которых была написана записка, узнали о Васисуалии и старушке? Да и вообще, откуда им известно, что он, Денис, находится здесь, в кафе, если они и впрямь за границей?

Тогда Денис не задал себе этого вопроса. А следовало бы!

Быстрый проснулся, когда солнце уже садилось.

Он обнаружил себя лежащим на холодных мраморных плитах в приемном покое дворца.

Как он попал сюда, Быстрый еще помнил, хотя и смутно.

А вот что было потом — он, к своему большому стыду, вспомнить не мог. (И недаром, ведь известно, что сон-трава делает из памяти самое настоящее решето!)

Голова у Быстрого гудела. Да так сильно, словно по ней только что трижды ударили огромным кузнечным молотом (эта боль тоже была вызвана сон-травой, но откуда Быстрому было об этом знать?).

Конь попробовал вскочить на ноги.

Но, опять же к собственному стыду, смог только медленно-премедленно встать вначале на передние ноги, а затем подняться на все четыре.

Так он и стоял, покачиваясь, как пьяный. Его крылья чуть подрагивали и казались слабыми, словно у новорожденного жеребенка.

«На таких я и метра не пролечу. А ведь нужно срочно скакать за Снежной!» — с тревогой подумал Быстрый.

Он помнил, что перед тем, как заснуть, он о чем-то говорил с советником Игогонием. Но вот о чем…

— Эй! Есть тут кто-нибудь? — громко спросил Быстрый.

Но ему никто не ответил — дворец был погружен в тишину.

«Может быть, все ускакали в Черный Город, один я тут дрыхну?» — обмирая от стыда, подумал Быстрый.

Он позвал еще. И даже для верности поколотил копытом в пустое серебряное ведерко, которое стояло неподалеку. Получилось довольно громко, но снова никто не отозвался.

«Что за незадача? Ведь во дворце столько слуг!» — подумал Быстрый.

Однако через пять минут к Быстрому вышел Игогоний собственной персоной.

Игогоний был старым конем. Таким старым, что шерсть у него на боках поседела. А зубы стали желтыми-желтыми, как спелый голландский сыр. На морде же у него по-прежнему красовались старинные очки с мутными стеклами.

— Я рад, что ты наконец проснулся, Быстрый, — сказал Игогоний своим скрипучим голосом. — А то я уж начал беспокоиться — не случилось ли чего.

— Беспокоиться? А что за причины были для беспокойства? — спросил Быстрый.

— Как это «что за причины»? Причина была простой — ты спал очень уж долго!

Но ведь сейчас только вечер!

— Конечно же, вечер! — Игогоний громко рассмеялся, и его смех был больше всего похож на козлиное блеяние. — Но только вечер следующего дня!

— Следующего дня?! — черные глаза Быстрого расширились от удивления.

— Да-да, следующего дня. Ты проспал в общей сложности… — Игогоний посмотрел на гигантские песочные часы, которые стояли у входа, — ты проспал… тридцать один час!

— Не может этого быть! — всполошился Быстрый. — Но ведь раньше я никогда не спал столько! Что это на меня нашло?

— Ты просто очень устал. Тебе нужно было восстановить силы, — не сводя с Быстрого своего гипнотического взгляда, сказал Игогоний.

— Да… Наверное, я просто устал, — покорно повторил Быстрый. — А что наши? Есть ли вести от Бубенция, Кусачего, Хитрой и Печального? Вы ведь выслали их на помощь Снежной?

— Я? О чем ты, Быстрый? — недоуменно спросил Игогоний.

— Ну как же! Перед тем, как я заснул, я ведь говорил, я ведь настаивал, что нужно поскорее мчаться туда, к Змеиному Ущелью! Чтобы успеть спасти Снежную до того, как ее запрут в подземельях Черного Города!

— Ты? Говорил? Нет, ты ничего такого мне не говорил… — соврал Игогоний, не моргнув глазом.

Как и многие советники многих других царств, он умел врать так виртуозно, что даже начинал сам верить в свое вранье. Если бы по вранью устраивались олимпиады, Игогоний наверняка завоевал бы титул абсолютного чемпиона Архипелага.

— Как не говорил?! — в отчаянии спросил Быстрый.

— Так… Наверное, тебе это просто приснилось!

— А что же я в таком случае говорил?

— Ты почти ничего не успел сказать… Ты ведь был таким усталым… Ты даже слова путал — например, ты не мог толком сказать, сколько именно там было волков…