– Будет. Пусть подождут.

У каждого есть свой ритм, с которого нельзя сбиваться. А Берта чувствует, что сбилась, поэтому ее сердце колотится не в такт с пульсацией будней. А может, впервые после стольких лет молчания, она услышала его удары.

Откуда берутся слезы? Текут по напудренным щекам и капают на медицинские карточки. Вот чему завидовала всегда Берта – неизгаженному Шуркиному сердцу. Живому сердцу, которое трепыхается в ее груди. А в груди у Берты – маленький, кислый лимон, в который она превратила то, что мешало ей быть успешной и строить карьеру.

– Берта Ароновна, так будет прием?

Вышла замуж – ради русской фамилии, развелась – ради того, чтобы избавиться от лишних хлопот, не думая ни о муже, ни о ребенке. На работе – переступила через всех и вся, чтобы удержаться на плаву. Это очень хорошая черта – просчитанная цепкость, но почему от нее так неприятно, так безрадостно становится жить?

– Берта Ароновна?

Она снова вытирает лицо.

– Будет, Света, будет...

– Меня Леной зовут, – поправляет сестричка растерянно.

За все годы работы Берта ни разу не обратилась к ней по имени. Не знала его. Не интересовалась никем, кроме себя самой и тех, кто может быть ей полезен. А теперь сбилась с ритма и взглянула по сторонам – на тот самый мир, который хотела показать Шурке.

Тает снег. Идут годы – падает снег и тает. И скоро придет новая весна. Берта закрывает лицо ладонями и снова роняет голову на стол.

– Берта Ароновна! – бросается к ней Лена. – Ну, не плачьте! Пожалуйста, не плачьте. Все будет хорошо... Весна скоро...

Никогда не гонись ни за трамваем, ни за мужчиной: будет следующий. Будет лучше – добрее, щедрее, ласковее.

Шурка очень мучится оттого, что обидела Берту, но ее пособие она мысленно уже выбросила на помойку.

Снова сидит на бабкином диване и раскачивается из стороны в сторону. Завтра – первый день на новой работе. Будет секретаршей в небольшой производственной фирме, будет иметь под рукой компьютер, факс, ксерокс и регулярный секс с начальником.

Нет смысла жить на свете, если знаешь, что следующий мужчина – не будет лучше того, кого ты потерял и кого любишь. Вообще нет смысла просыпаться утром. Шурка свешивается из окна и кричит, что есть сил:

– Я люблю тебя! Люблю тебя!

Оглядываются школьники, и старухи задирают вверх головы.

– Я люблю тебя! – орет Шурка.

Легче. Кажется, что снова кружится листва, и он стоит внизу в золотых листьях. И дворничиха его обметает, чтобы никогда в жизни он не женился. Шурка очень верит в приметы. Верит в черных кошек, в пустые ведра, в угол стола, в спотыкания на дороге. Верит в сновидения и гороскопы. Верит во все знаки судьбы, потому что верит в саму судьбу.

Она точно знает, что человек, которого обмели веником, навсегда останется одиноким. Тем более – метлой. Это двойная гарантия.

– Я люблю тебя, – говорит Шурка белому зимнему дню и закрывает окно. – Навсегда.

Она не пойдет к нему, не станет ничего объяснять, не станет спорить и что-то доказывать, потому что Савва прав, а она не права. Шурка знает, что сама виновата, потому что ее сердце – из мягкого теста, которое тает от прикосновения теплых рук. Никакого капитала не нажила она ни с Жекой, ни с Вангелисом, а просто они любили ее, и Шурка ответила им благодарно, потому что немногие ее любили и не знала она тогда настоящего чувства.

Но то, что она чувстует к Савве – это сильнее любой привязанности и любой благодарности. Это сильнее ее самой, ее прошлого и будущего. Это ее судьба. Он ведь сам так сказал: судьба столкнула...

И Шурка отлично понимает его боль – его мечты о порядочной девушке разбились вдребезги. Не чистая она. Грязная. Пропитавшаяся запахом немолодых мужчин и несвежих постелей. И в будущем – Шурка знает, что не скажет «нет», «больше никогда» или «ни разу в жизни», потому что должна будет жить дальше без него, заглушить свою любовь, приспосабливаться к разным обстоятельствам и разным людям. Но то, что она потеряла, – всегда будет болеть открытой раной. Ее невозможное...

И если новый директор захочет секса, она, скорее всего, не скажет «нет» и не уйдет с работы, хлопнув дверью. Она вытащит из мусорной корзины своей памяти Бертино пособие и станет снова внедрять его в жизнь, ломая себя и перекраивая по общему образцу. И от этого жутко становится и горько за свое «я», потому что человек без денег не свободен, и вся его жизнь – это деньги.

На звонок в дверь Шурка не реагирует. Ну, кто может звонить? Шнур с того света?

На пороге стоит Жека и смотрит на нее, как на видение из далекого прошлого, мучительного подсознания и кошмарных снов.