Шурка поворачивает в клинику к Берте.

Берта тоже выглядит невесело, но Шурка продолжает улыбаться, рассказывая ей свою историю.

– Представь, какой-то козел позвонил греку и рассказал все про меня. Придурок какой-то. Думает, очень мне навредил. Знала бы, кто, я бы еще и спасибо сказала...

– Кто же это мог быть? – недоумевает Берта.

– Не знаю. Может, Шнур перед смертью...

– Перед какой смертью?

– Перед своей смертью. Перед тем, как подохнуть в моей квартире от маленькой дырочки в сердце.

Берта выкатывает и без того выпуклые глаза.

– А... это... милиция?

– А что Савве милиция? У него вся милиция в одном кармане, а пистолет – в другом, – улыбается Шурка.

– И вы... как? Вместе теперь будете?

– Не знаю. Я пока в «Олимпии» живу, в люксе. Такие дела.

Берта сидит молча, и Шурка решается задать последний вопрос:

– Как ты думаешь, Берта, все женщины проститутки или есть исключения?

– Все без исключения.

– А сумасшедшие?

– Ну, может, только сумасшедшие...

– Берта, а от любви сходят с ума?

Берта качает головой:

– Любовь, моя дорогая, – очень реструктивное, разрушительное чувство. На нем нельзя ничего строить. Это тебе не бизнес. А вот сойти с ума от любви – вполне возможно. Если есть, с чего сходить. Но тебе и это не грозит…

Шурка не обижается.

– Значит, я и есть исключение! Берта, родненькая! – Шурка целует ее в щеку. – Я так его люблю! И я так счастлива!

Берта пожимает плечами. Дверь за Шуркой закрывается – белая, ледяная дверь ее кабинета, дверь ее холодного подземелья.

Почему человек вдруг смотрит на свою жизнь другими глазами? Не только на прожитую, не только на сегодняшнюю жизнь, но и на все, что может ожидать его завтра. Савва как проснулся. Нашел себя совершенно другим рядом с нею.

В один миг исчезло и прошлое, и будущее. Все переменилось за коротенький обрывок гостиничной ночи. Эта женщина зачеркнула все и поверх написала всего одно слово: любовь...

Савва думает о том, как ему все бросить и увезти ее отсюда, чтобы начать свою жизнь с чистого листа рядом с любимой женщиной. Что его здесь ждет, кроме каждодневной опасности, матов, стрелок и перестрелок? Они могут уехать на остров и жить там вдвоем – вдали от всего остального мира.

И Савва уже пугается про себя, что мог не встретить ее, не узнать ее и жить прежней жизнью. Перед его глазами уже расстилается далекий океан, плещутся волны, и белеют стены дома на берегу. Савва втягивает в себя влажный просоленный воздух и раздраженно отвечает на звонок мобилки:

– Да?

Высвечивает незнакомый номер.

– Слушаю, – повторяет он.

– Вы – Савва? – уточняет сомневающийся женский голос.

– Да, я Савва. И что?

– Я хотела бы поговорить с вами – об одной нашей общей знакомой, – начинает женщина. – О Шуре.

– О Шуре? – удивляется Савва.

– Вы не знаете меня, но зато я очень хорошо с нею знакома. И я хочу предупредить вас...

– Ну? – напрягается он.

Первая мысль – не слушать, отключиться. Савва знает, что после слова «предупредить» не может идти позитив. Так обычно начинают разговор штатные осведомители.

– Она – не та женщина, которую вы себе представили. Она – извините за выражение – проститутка, любовница Макрияниса. А в связь с вами она вступила только ради того, чтобы избавить его от опеки и давления Шнура. Она убрала Шнура вашими руками – ради благополучия своего любовника. Другого выхода не было. Она и к Шнуру долго подбиралась, через водителя Жеку (может, вы его знаете), но Шнур раскусил ее очень быстро...

Повисает пауза. И в эту паузу Савва отключает телефон.

А ведь он не мальчишка... Он видел на своем веку реки слез и перешел реки крови. Он пережил много такого, после чего другие просто не выжили бы. Он думал, что сердце его мертво и не способно болеть.

Что же тогда болит? Что захлебывается болью и застилает кровавой пеленой глаза? Савве и снег кажется кровавым... Зачем он ей поверил? Зачем поверил своему мертвому сердцу? Мертвые не могут говорить правду. Они должны молчать.

Он отрывает руку от руля и кладет на грудь, ощущая глухие толчки. И Савва стучит кулаком в сердце, словно хочет его убить. За то, что оно пыталось убить его...

Шурка сидит на подоконнике и качает ногой. Курит, стряхивая пепел в баночку из-под йогурта.