Гонец озяб, нос красный, руки тоже, на глазах едва ни слезы от мороза выступили. Ярослав сердито крикнул на гридей, что держат гонца на ветру, не согрели, но те чуть виновато возразили:

— Сам нейдет… Звали же…

За князем гонец пошел, в гриднице сразу шагнул к жарко натопленной печи, протянул к ней озябшие руки. Но тут же вспомнил о грамоте, которую привез, полез за пазуху, долго выпутывал негнущимися пальцами свиток, протянул Ярославу. Тот кивнул:

— Иди грейся. Потом позову.

Дружинник громко хлюпнул озябшим носом и снова потянулся к печи. И то верно, морозы стоят нешуточные, если долго скакал, то промерз сильно. За бедолагу уже взялись ростовские гриди, они сочувствовали своему киевскому товарищу, прекрасно понимая, что любой мог оказаться на его месте. Вон пошлет князь ответ отцу, кто поедет? И с облегчением подумали, что этот же дружинник и поедет.

Ярослав шел в свою горницу, по пути срывая печать со свитка. Что там пишет отец? Неужто снова требует людей в свои новые грады? Блуд уже ожидал близь горницы.

Так и есть, князь Владимир писал о необходимости послать новых насельников в грады по границе со Степью, мол, если построили, то жить кто-то должен, все города Руси своих людей дают. Ярослав молча протянул грамоту воеводе. Блуд, прочитав, кивнул.

— Что отвечать станешь? Давать людей в тот же Белгород — значит ссориться с волхвами Сарска.

— А то и отпишу, что мне самому свой град Ярославль на границе населять некем. Туда мои насельники пойдут. Должен же он понять, что и Волжский путь охранять требуется! — Ярослав давно не называл князя Владимира отцом, после его женитьбы на цесаревне Анне, говорил «князь» или «он».

— И то верно, — кивнул Блуд. Прав Ярослав, Волгу тоже охранять надо, не то можно от Степи загородиться, а враг по воде придет.

Так и ответили князю Владимиру, гонец отдохнул два дня и отправился в обратный путь по заснеженным дорогам.

Владимир, получив от сына вежливый отказ, однако, не рассердился, увидел в его словах правоту. В глубине души он был доволен Ярославом: молодой князь крепко взял в свои руки мерянские земли. Ростов исправно привозил повоз, в самом городе поставлены новые церкви, Ярослав заложил даже новый град в месте впадения Которосли в Волгу, назвал, конечно, своим именем. Молодец князь! Решил, что не станет больше требовать людей из Ростовских земель, сыну и самому нужны. Одно худо — не очень печется молодой князь о крещении Медвежьего угла. Епископ Феодор, что отправлен с ним, сидит себе тихо в маленькой Суздали и в окрестности даже носа не сует. Но, может, Ярославу там в Ростове виднее? И в этом князь Владимир не настаивал, не требовал от Ярослава быстрых действий. Время подсказало, что верно поступали. Крепка была старая вера в Медвежьем углу, нельзя с ней бороться так, как делали в Киеве и даже Новгороде. Позже, поторопившись, младшие сыновья Борис и Глеб едва не поплатились за это.

— Что-то ты бледна стала? — глаза настоятельницы смотрели тревожно. Рогнеда в последние дни плохо выглядела. — Болит что?

Та отрицательно помотала головой:

— Нет, нет…

Но такой ответ не убедил матушку Ирину, она взяла монахиню за руку и снова вгляделась в ее лицо:

— Рука-то как лед. Останься сегодня в келье, я к тебе сестру Анну пришлю, пусть посмотрит. Или лекаря позову.

— Нет, никого не надо…

Несмотря на вялые протесты Рогнеду все же уложили и напоили разными настоями. Ее долго расспрашивала и осматривала монахиня Анна, потом попросила настоятельницу поговорить наедине.

— Что? Что ты увидела? — Ирина чувствовала, что Анна чего-то недоговаривает, потому встревожилась еще сильнее.

— Я не знаю, только ее словно травили чем-то…

— Тра-авили? — изумилась настоятельница. — О чем речь ведешь? Кто у нас травить может?!

Но Анна стояла на своем — травлена Анастасия, по всему видно, травлена. Ирина задумалась. Может, сама травится, потому и не хочет, чтобы лекаря звали? Отправилась к Рогнеде. Та лежала бледней монастырских стен.

— Давно ли на исповеди была, сестра Анастасия?

— Два дня как… — слова давались Рогнеде тяжело.

— Да, помню, — растерянно кивнула настоятельница. — Ничего не скрыла?

— Причаститься хочу… Недолго мне осталось, чую…

Настоятельница долго слушала исповедь Рогнеды. Почти все уже давно знала, и о попытке убийства мужа, и о том, что оставила одного с чужими людьми маленького сына в Изяславле, и о договоре с Добрыней о девках для князя… Это удивило Ирину, теперь она поняла, почему так истово отмаливала бывшая княгиня грехи своего мужа, считала себя тоже в них виновной. Но сейчас ее интересовало совсем другое.

— Те грехи ты давно уж отмолила, прощенье испросила. А ныне ничего не было?

Рогнеда задумалась, долго смотрела мимо настоятельницы на стену, та не торопила, потом так же тихо произнесла:

— Меня травили, я ведаю…

— Кто?! — ахнула Ирина. — Почему?!

Рогнеда закашлялась, но собралась с силами и все рассказала.

— Новая послушница Евдокия… она была… у князя… сына ему родила… Хотела, видно, княгиней стать… Я Блуду сказала… чтоб убрал подальше… Вместе с сыном…

Ирина ахнула: