Это был старик восьмидесяти четырех лет и звали его дед Йоцо. Жил он в горах, в состоящей из нескольких кошар глухой деревушке, гнездившейся над Искырским ущельем, в глубоком тенистом логу Стара-планины.

Человек простой, но толковый, он прожил тяжелую жизнь раба со всеми ее страданиями и унижениями, со всей ее безнадежностью. В самом начале русско-турецкой войны, когда старику пошел шестьдесят четвертый год, над ним стряслась беда: он вдруг ослеп.

Он остался жить, умерев для жизни, для светлых лучей неугасимой тайной надежды увидеть «Болгарское» — так называл он свободную Болгарию.

В душе его остались лишь образы черного прошлого; в сильной, хоть и старческой памяти его темным роем кружились воспоминания о рабской жизни, отвратительные, бередящие. Теперь он видел мысленно то, что некогда видел глазами: перед ним во мраке отчетливо мелькали красные фесы, чалмы, плети, свирепые турки со свирепыми лицами, тянулась бесконечно длинная рабская ночь, в которой он родился и умер, — ночь без проблеска радости и надежды:

Отзвук войны еле долетал в эту недоступную тогда балканскую глушь. Война началась и кончилась, а крутые скалы неприступного Искырского ущелья почти и не слышали ее грохота.

Болгария стала свободной.

И дед Йоцо стал свободен: ему сказали об этом. Но он был слеп — не видел свободы и не чувствовал ее ни по каким вещественным признакам. Она выражалась для него лишь в словах: «Турок больше нет!» И он понимал, что нет. Но жаждал увидеть «Болгарское», порадоваться ему.

В своих простых односельчанах, в их разговорах и мыслях, в их повседневных житейских заботах старик не замечал ничего особенно нового. Все те же люди с теми же страстями, та же неволя и бедность, что и прежде. Те же ссоры и шум в корчме, те же сельские дрязги, та же борьба с нуждой и природой в этом отрезанном от всего мира, всеми забытом медвежьем углу.

Сидя с безжизненным, мечтательно устремленным в пространство взглядом у ворот своих владений, под ветвями кривых дубов, он удивленно спрашивал:

— Где же «Болгарское»?

Был бы он зрячим, он взлетел бы, как орел, чтоб поглядеть на обновленный мир.

— Вот бы теперь мне глаза! — печально твердил он.

Увидеть Болгарию свободной — эта мысль преследовала его неотступно. Она заслоняла собой все; он оставался равнодушен, безучастен к шуму окружающей жизни: все казалось ему незначительным, ничтожным, обыденным. Он боялся, что умрет или выживет из ума от старости, не узнав, как выглядит «Болгарское», не увидев этого чуда…

Однажды, на пятом году после освобождения, в деревне прошел слух, что к ним, по неисповедимому божьему произволению, едет окружной начальник. Эта весть взволновала всех. Живей застучало и сердце деда Йоцо. Стариком овладело сладкое, трепетное волнение, какого прежде ему не приходилось испытывать. Теперь он увидит «Болгарское»! Именно увидит…

Он расспрашивал соседей, что это за начальник, какой он. Крестьяне поосведомленней отвечали ему, что окружной начальник — это вроде как каймакам или паша.

— Но болгарский паша? — спрашивал дед Йоцо, задыхаясь от волнения.

— Болгарский, а то как же!.. — отвечали ему.

— Неужто наш? Болгарин?.. — спрашивал он с удивлением.

— А тебе что, Йоцо? Турка захотелось? — посмеивались крестьяне, которым уже довелось видеть во Враце разных начальников и всяческих важных людей, а в Софии никто из них не бывал.

Но деда Йоцо этот ответ не удовлетворял. Он интересовался одеждой начальника, его походкой, спрашивал, носит ли он саблю. Ему объясняли.

— И саблю носит!..

Дед Йоцо радостно вздыхал. «Как только приедет, схожу к нему», — эта мысль прочно угнездилась в его трясущейся голове.

Окружной начальник остановился у Денковых. Их низенький двухэтажный домик с узкой наружной лесенкой — лучший в деревне — был обмазан глиной, а одно окошко даже застеклено. Этот домик заранее отвели для приема высокого гостя.

Дед Йоцо зашагал к Денковым. Постучав посохом по плетню, он крикнул:

— Гость тут, Денко?

Увидев деда, хозяин нахмурился.

— Тут. А ты по какому делу, дед Йоцо? Начальник устал, его нельзя беспокоить.

— Скажи-ка ему: пускай выйдет на минутку, — попросил старик и, постукивая посохом, направился к лестнице на террасу.

— Экий ты нетерпеливый. Ну кому, зачем понадобился начальник? — спросил Денко.

— Никому не понадобился. Мне понадобился. Вот… Так и передай ему: «Тебя, мол, хочет видеть слепой дед Йоцо!»

— Увидишь, как же! — печально улыбнулся Денко. «Не видать его тебе, как своих ушей», — подумал он.