Все живые существа шли греться возле юного солнца, они толпились совсем близко… ближе некуда — и каждое животное хотело лишь одного: нежиться в жарких лучах. И наконец весь мир опустел — кроме одного-единственного места на огромной плоской равнине.

Увидев это, Праматерь Муркла страшно рассердилась и зашвырнула солнце на небо, откуда оно должно было светить одинаково всем, а обитатели земли снова разошлись по своим жилищам. Вот с тех пор солнце и сияет на небе.

Но и теперь когда солнце светит и греет изо всех сил, оно порой начинает уставать. И тогда Муркла прижимает его к своей пушистой груди и вновь дает ему силу. А пока она держит солнце, на земле наступает холодное время.

— И вот теперь, — закончил Гроза Тараканов, — мы как раз проходим по тому месту, где Праматерь держала солнце в его котячестве. Отсюда и такое название. Просто, как мышь на обед, правда?

Фритти и Шустрик охотно согласились.

На следующий день перед Часом Подкрадывающейся Тьмы, когда солнце, о котором рассказывал старый безумец, опускалось в клубящиеся на западе облака, У Грозы Тараканов снова случился один из его приступов.

Компания шагала в море колышащейся травы, и вдруг старый кот сел, встопорщив усы, забормотал.

В этот раз он не казался испуганным или настороженным, наоборот, он восторженно бормотал:

— …А вот и ты! Ха! Полеживаешь во ржи, да? Капля и щекотка у меня под носом! Ха!

Хвосттрубой и Шустрик сели ждать, уверенные, что приступ скоро пройдет и они продолжат путешествие.

— Подожди! Подожди! — закричал Гроза Тараканов. — Звезда! Разве вы не видите, как она мерцает? Мы должны догнать ее прежде, чем она учует наш настоящий цвет! Только бы снова не опоздать! Я прыгну на стену! — И он вдруг бросился прочь, зовя звезду, словно видел ее катящейся перед собой. Он исчез в высокой траве, а недоумевающие спутники бросились за ним следом. Однако догнать Грозу Тараканов они не смогли, и вскоре даже голос его затих вдали.

Голодные, они прождали старого кота весь вечер, но Гроза Тараканов так и не появился. Наконец они устали ждать и занялись охотой.

Утром они отправились дальше. Снова вдвоем.

Теперь начались дожди.

Двигаясь по широкой равнине, Фритти и Шустрик сначала бросались под любое укрытие, какое могли найти. Но укрытий попадалось все меньше и меньше, а дождь шел все чаще и чаще, и беднягам пришлось смириться с мокрым мехом.

Шустрик простудился, и его чиханье и фырканье время от времени мешало Фритти предаваться грустным мыслям. При этом он иногда испытывал сочувствие к котенку и старался подбодрить его ласковым словом. Но иногда в нем вспыхивало раздражение, которое, впрочем, быстро угасало.

Однажды ночью, когда испуганный и замерзший Шустрик вскарабкался на него во время сильной грозы, Фритти неожиданно взорвался и оттолкнул котенка, наподдав ему лапой. Шустрик уполз в траву, рыдания сотрясали его тельце. Фритти охватил ужас. А что если Шустрик умрет и оставит его одного в этой чужой бескрайней земле!

Поняв, что наделал, он тут же пошел за малышом, схватил его за загривок и принес обратно. Потом хорошенько вылизал и прижал к себе, чтобы согревать, пока не кончится дождь.

Через несколько дней, упорно продвигаясь вперед Фритти почувствовал, что за ними кто-то следит. К середине дня это чувство не только не исчезло, но стало даже сильнее. Небрежно, чтобы не напугать своего юного друга, Фритти поведал ему о своих ощущениях.

— Но, Хвосттрубой, — возразил Шустрик, — просто в последнее время дичь редко попадается и мы почти ничего не ели. Я думаю, ты немного не в себе. Кто, кроме двух ненормальных котов, будет бродить в такую погоду?

В этом, конечно, был свой резон, но в глубине души Фритти все-таки казалось, что на его чувства влияло не только отсутствие мышей.

В ту ночь, когда наступило время самой тайной части Прощального Танца, Фритти вдруг проснулся и сел.

— Шуст! — шепотом окликнул он котенка. — Там что-то есть! Точно есть! Неужели не чувствуешь?

Шустрик явно что-то почувствовал: он проснулся и весь дрожал. Напрягая глаза, они вглядывались в окружающую тьму, но не видели ничего, кроме пустоты ночи. Усы покалывал подкрадывающийся холод, и откуда-то совсем близко пропитанный влагой воздух доносил запах крови и старых костей.

Остаток ночи оба провели совсем как Пискли, на которых они охотились, — вздрагивая при каждом звуке, — но мало-помалу ощущения уменьшились и совсем пропали. Наступил рассветный час, но спать совсем не хотелось, и, даже не позавтракав, друзья отправились в путь.