Я до сих пор тебя люблю так-же, как и много-много лет назад, вот только сейчас обстоятельства немного изменились. Собственно поэтому я и пишу.

Прошу подписать тебя документы, которые прилагаю к этому письму, мне, точнее нам с Тамарой, это необходимо, а самолично я не могу тебе их доставить, так как сейчас нахожусь за границей.

Не сочти за издевку, но нам необходимо официально развестись. У меня, возможно, быстрее чем мы предполагали родится ребенок, а мне не хочется, чтобы он был внебрачным. Я безумно хочу, чтобы все было по закону, правильно, чтобы мне потом не пришлось усыновлять собственного ребенка.

Я абсолютно ни на что не претендую: квартира, машина, твой бизнес, бизнес твоего отца – все, я оставляю тебе. Мне ничего не нужно, кроме твоей подписи.

Еще раз прости. Мы любим тебя и искренне желаем выздоровления.

P.S.: Сейчас мы находимся в Швейцарии и боремся за жизнь нашей малышки, которая решила значительно раньше времени появиться на свет. Тома лежит под круглосуточным наблюдением у лучших специалистов, которые искусственно пытаются удержать плод внутри, так как появившись на свет сейчас – дочка не выживет. Нам сейчас нелегко, но я не жалуюсь, лишь прошу понять и простить.

Мы любим тебя – Федор и Тамара».

Письмо оказалось не столь длинным, сколько пронизано сплошными противоречиями. Не столько печальным, сколько, казалось, безнадежным. Не настолько болезненным для меня, насколько тяжелым признанием для Федора. Все моментально встало на свои места. Я давно заметила отсутствие Федора в своей жизни, но списывала это на счастливые семейные заботы, а оказалось…

Бумаги, которые пришли вместе с письмом, я подписала не читая. Меня устраивал расклад предложенный Федей, тем более я давно их с Томой простила, так зачем заставлять их мучительно ждать моего ответа.

Теперь, после этого откровения бывшего мужа, в мою утреннюю и вечернюю просьбу, обращенную к вселенной, Господу и прочим неведомым силам, взывая о спасении Павла, добавилась мольба о спасении их не родившегося ребенка. Я от всей души молила о том, чтобы все обошлось и эти двое, наконец обрели то, на что заслуживают и к чем так долго стремились – ребенок.

С каждым днем я чувствовала прилив сил, хотя этого не замечал мой новый лечащий врач. Я начала ощущать не только боль, а и жизненную силу.

Голова болела уже не всегда, на несколько минут, или даже часов, боль отпускала мой измученный мозг.

Кости тоже перестали меня беспокоить, я даже, как и прежде, не задумывалась об их существование.

Я не могу сказать, что через две недели я избавилась от всех болезненных оков, но они однозначно ослабили свою хватку.

– Лен, а я могу навестить Павла Олеговича?

Длительное время я даже не заикалась о нем, но почувствовав достаточный прилив сил для этой встречи, сразу же обратилась с этим вопросом.

– А зачем вам его навещать?

Лена удивленно задала глупый, на мой взгляд, вопрос.

– Это как же – зачем? Он ведь лечил меня почти год, а я не могу его даже навестить? Подбодрить, порадовать своими успехами, пообщаться, в конце концов.

– А вам есть о чем общаться? Вы же ведь пациент, а он врач. Какие у вас могут быть темы для общения?

– Леночка, – мне нравилась эта милая блондинка с двумя косичками, но сейчас она просто выводила меня из себя, – темы могут быть человеческие. Тебе знакомо такое понятие, как – человечность? Вот я просто хочу поддержать данного человека в нелегкой для него ситуации, если ты конечно не против? А если против, тогда зови главврача, я буду договариваться с ним.

Девушка обиженно надула губки:

– Ну и договаривайтесь, все равно он вам не разрешит.

Милое юное создание моментально испарилось, оставив меня в полном замешательстве.

Это почему она так разобиделась и начала фыркать, ведь Лена мне всегда казалась довольно приятной девушкой? Странно, конечно, но ничего, я это как-нибудь переживу.

Так, не особо переживая по данному поводу, я настраивалась на разговор с главврачом, на который сама же и напросилась, подыскивая весомые аргументы.

Настраиваться мне пришлось не час, и не два, даже не день, а чуть больше недели.

Сначала мне говорили, что он на важной встрече. Потом резко уехал в какую-то командировку, потом просто взял себе пару выходных. В общем, к тому времени, когда мне пообещали его явление в моей палате, я была как пороховая бочка, пребывая в полном неведении о состоянии Павла и его местонахождении. Все, кто хоть каким-то образом мог со мной контактировать, словно воды во рты понабирали – никто ничего не знал, никто ничем мне помочь не мог.