— Я выгляжу должным образом? — спросила она Хамида.

Слуга внимательно осмотрел Ямину, а затем серьезно ответил:

— Вполне, госпожа!

Одеваясь, Ямина поняла, что Михри прислала ей простую, дешевую одежду, какую могла носить девушка из небогатой черкесской семьи. Она была уверена, что в гареме для нее приготовлены совсем другие вещи.

Со странным чувством надевала она эту одежду. Ансамбль дополнили вышитые турецкие туфельки с загнутыми мысами.

Лицо следовало закрыть чадрой, а поверх всего накинуть черную паранджу, которую носили на улице все турчанки.

Однако о том, чтобы пешком добираться до дворца Долмабахчи, не было и речи. За Яминой прислали паланкин с двумя чернокожими глухонемыми носильщиками. Девушка знала: это для того, чтобы соблюсти предосторожность, ведь они никогда не скажут, откуда ее доставили.

Хамид должен был сопровождать паланкин с Яминой до самых ворот дворца, чтобы там передать ее Сахину. А уж тот отведет девушку к Михри.

Вот и все, что ей было известно, но этого слишком мало. Ямине казалось, словно она запустила в ход колеса какого-то гигантского механизма, и теперь этот механизм должен отправить ее в неизвестность.

Стоя на кухне в своем турецком облачении, Ямина подумала о том, какой странной стала ее жизнь. В это же самое время в прошлом году она не ожидала никаких других событий, кроме поездки из Санкт-Петербурга в Крым и обратно.

Она подумала о светской жизни, о балах, приемах и собраниях, которые проводились в столице России; об умиротворяющей красоте садов их летней усадьбы на берегу Черного моря.

Теперь же, всего за несколько месяцев, она оказалась вовлеченной в Крымскую войну, бежала в столицу вражеского государства и вот сейчас отправляется в гарем внушающего страх Посланника пророка Магомета.

Это казалось просто невероятным, но все же происходило на самом деле.

— Вы готовы, госпожа? — спросил Хамид.

По его взгляду Ямина поняла, что он тоже ощущает беспокойство и переживает за ее будущее.

— Я должна попрощаться с господином, — ответила Ямина.

Она вновь поднялась наверх, оставив чадру и паранджу на кухонном столе. Накануне она задернула шторы в комнате отца и зажгла четыре свечи в четырех углах кровати.

Отец напоминал каменное надгробное изваяние. Его руки были скрещены на груди, а на одеяле лежал букетик ландышей, который Хамид купил на базаре.

Ощутив запах ландышей. Ямина вспомнила, как они с отцом гуляли по саду, где воздух был напоен благоуханными ароматами цветов.

Теперь же, ушедший от жизни и вдали от родины, отец все равно выглядел величественно.

Он принял все произошедшие с ними перемены со свойственным ему философским спокойствием.

Он никогда не жаловался, не корил судьбу за то, что несправедливо оказался вовлеченным в войну, которая лично к нему не имела никакого отношения.

Он, как мог, пытался передать своей дочери веру в добро, в высокие идеалы.

— В тяжелые времена к нам на помощь приходит наш разум, — однажды сказал ей отец. — Именно разум дает нам мужество и силу преодолеть страх. А это более важно, чем что-либо другое.

Отец никогда ничего не боялся, подумала Ямина. Опустившись на колени у его смертного одра, она задумалась, боится ли он сейчас за нее. Сам он никогда не прятался от жизненных неурядиц, мужественно принимая все, что преподносила ему судьба.

— Помоги мне, отец, быть такой, как ты, — взмолилась Ямина. — Дай мне силу, если мне суждено умереть, встретить смерть без страха, с гордо поднятой головой.

Эта молитва исходила из ее сердца. Ямина знала, что именно этого ожидал бы от нее отец в любых обстоятельствах, какими бы трудными они ни были.

Затем, продолжая молиться, она мысленным взором увидела окровавленное лицо человека, которого тащили через весь базар. Интересно, кричал ли он или сопротивлялся, когда его вытащили из укрытия?

Возможно, он был из породы мучеников — тех, что шли на смерть с улыбкой на лице, бросая вызов своим палачам.

«Смогу ли я быть такой?» — спрашивала себя Ямина, но ее мысли уклонялись от ответа на этот вопрос.

— Помоги мне, отец! Помоги! — молилась она.

Девушка вновь прочитала молитву об усопших, которую когда-то произносила над гробом матери.

Но сейчас не будет ни службы, ни священника.

Ее отец не сможет получить последние церковные обряды, и все же она чувствовала, что это не важно для Великого Будущего, где — она была уверена — он сейчас находился, в безопасности и свободный от всякой боли.

Ямина произнесла последние слова заупокойной молитвы:

«Упокойся с миром. Аминь»