Федор посмотрел на часы. Было около девяти вечера. Он удивился, что так долго проспал, и сразу набрал номер Веры. Ответил женский голос, что ее нет. Он поинтересовался, когда она будет. Женский голос ответил, что через неделю у нее закончится отпуск. Федор спросил, а нельзя ли ей туда позвонить. Девушка ответила, что можно, и Федор записал телефон.

Ему было неприятно, что Вера куда-то уехала, как будто она должна была сидеть и ждать его звонка, как будто она ему уже принадлежала. Он был мужчиной-собственником, он не был интеллигентом, который сразу же начнет себя винить во всем и в конце концов найдет оправдание любой ситуации. Федор был бескомпромиссным и начал злиться на Веру, которую почти и не помнил, и стал ее ревновать к ее воображаемому спутнику. Ему и в голову не приходило, что не имеет на это права — он был такой, где-то по-детски непосредственный. И, отогнав мелькнувшее сомнение, он набрал номер. Мужской голос ответил, что ее нет.

И тут буря эмоций захлестнула Федора. Он в бешенстве стал ходить из угла в угол, не зная, что предпринять. Ехать за ней, возвратиться домой, пожить неделю здесь, познакомиться с ее дочерью? Лавина вопросов обрушилась на его голову. И он решил лечь спать. Заснуть ему не дали. Гостиница была второразрядная, было слышно, что происходит в коридоре. А там творилась ночная жизнь.

Слышались мужские и женские голоса. Кто-то кому-то что-то предлагал. Откуда-то были слышны песни — это на улице подгулявшие возвращались домой. Федор наблюдал за чужой жизнью, подслушивал разговоры. Он отвык от непосредственных проявлений людей, они находились теперь от него на расстоянии, которое он всей своей жизнью отвоевал. Он рано понял, что люди не соблюдают дистанцию и что единственный способ заставить их ее соблюдать — стать богатым, а это связано обязательно с положением, и он посвятил свою жизнь этой внутренне им осознанной цели. Но его тщеславие не выходило за рамки дозволенного и было спрятано в манере обходительной и властной одновременно.

Свою карьеру он начал еще при Шуре, и, вспоминая свою с ней жизнь, он понимал, что не случись того, что случилось, не уйди добровольно Шура из жизни, он бы, наверное, когда-нибудь ее бросил: он чувствовал скорее, чем понимал, что она не подходила к той жизни, к которой он внутренне стремился. А жизнь эта ему представлялась не только в его конкретном деле — что-то влекло его к власти…

И тут Федор понял, что к Вере он больше не вернется. Ему противно стало, что он здесь, во второразрядной гостинице, ждет неизвестно чего. “Срочно в аэропорт, и за границу”, — пришла мысль, и он вызвал такси.

9.

Впереди виден был силуэт аэровокзала. Он побежал в кассу и назвал номер рейса. Самолет отлетал через час.

Кассирша протянула ему билет. Оставалось только проскочить таможню. У него был знакомый человек там, и он набрал номер.

В последнее время у Федора всегда были с собой документы на срочный выезд за границу. Он порылся в бумажнике и не обнаружил одной справки — это могло ему помешать, если его знакомый не на месте, и он нервно прижимал трубку к уху.

— Вам кого? — спросил женский голос.

— Можно Алексея Петровича? — сердце Федора колотилось, как сумасшедшее.

— Одну минуту. — У Федора отлегло, и он ждал.

— Алло, — произнес мужчина, и Федор на одном дыхании выпалил:

— Алексей Петрович, мне срочно нужно вылететь. Не хватает одной справки. Помоги.

— Федор Иванович, подойдите к пятому окну, там все сделают. Счастливого пути.

— Огромное спасибо. — И Федор успокоился, но когда он подходил к пятому окну, то сразу обратил внимание на двух одинаково одетых мужчин. Что-то его кольнуло, однако он продолжал идти уверенным шагом.

— Предъявите документы, — сказал один в штатском, и Федор протянул ему загранпаспорт. Он напряженно стоял и не знал, как ему относиться к ситуации. Его нервы были на пределе. Человек с никаким лицом подошел к своему напарнику, и они что-то стали обсуждать.

— Извините, — сказал проверяющий и протянул Федору паспорт, — у нас усиление в связи с терактами. Чистая формальность.

И тут Федор вспомнил о Боге и стал его благодарить простыми словами крестьянина, как в детстве: “Боженька, прости и сохрани”.

И вот он сидит в самолете, который унесет его от всех здешних проблем. Он был почти счастлив, когда самолет поднялся в воздух и взял курс на Лиссабон. Он заснул крепким дневным сном и проснулся, когда услышал крики о помощи. Он думал, что это во сне люди бегают по самолету. Но это была паника, так как самолет стало болтать из стороны в сторону.

Стюардесса просила людей пристегнуть ремни в связи с вынужденной посадкой из-за неполадок в двигателе, и они должны были сесть в Варшаве. Жизнь как будто продолжала испытывать Федора на прочность. Он спокойно смотрел на землю, и философские мысли о тщетности жизни и ее значительности одновременно крутились у него в голове.

В Варшаве самолет простоял сутки, и за это время на трубку Федору несколько раз звонили с одного и того же номера, неизвестного ему. Он не отвечал. И когда в очередной раз он не выдержал и включил аппарат, на другом конце незнакомый голос обратился к нему:

— Федор Иванович, вам предлагается подъехать в прокуратуру и дать показания по предъявленному вам обвинению. Кабинет восемь, в удобное время. — Федор не знал, что ответить, и сказал: “хорошо”.

Главное сейчас было — оттянуть время, и Федор связался со своим адвокатом Германом Моисеевичем, человеком, которому он доверял и у которого была доверенность от его имени. Сообщив ему о звонке, Федор попросил его взять на себя все хлопоты по своему делу и его информировать.