Герман лежал навзничь. Ему не было больно: просто в животе горел огонь, от которого сохло во рту и туманилась голова.

Над Германом склонилось бледное лицо Круглова. Сквозь вату в ушах Герман услышал его голос: - Подбил, слышишь, подбил! Да ты ранен!

– Я… не ранен. Я… убит. Лейтенант, - Герман приподнялся на локте, - запомни, - облизал сохнущие губы, - девятое мая сорок пятого…

Глаза его потухли и остановились. Левая рука, замотанная грязным, в пятнах крови, бинтом, бессильно упала. На расстегнувшемся от падения браслете прилежно тикали часы, показывая время еще не наступившей эпохи.

Лейтенант стащил с головы шапку.

Боец-грузин; стоя рядом, цокал языком.

– По своим стрелял! Аи как стрелял! Антифашист был, да.
– Лейтенант протянул руку и поднял часы инженера.
– Не уберег я его. Вот, только часы от человека остались.

– Носи, товарищ лейтенант, - сказал грузин, - память!

– Память, - кивнул лейтенант.

Девятого мая тысяча девятьсот сорок пятого года немецкая пуля вдребезги разнесла часы, срикошетировала и с визгом ушла в сторону. Гвардии майор Круглов отделался контузией в руку.

Случилось это в предместье Праги.

Никогда не чувствовали они себя так странно-неуютно, как на этой планете, пробуждавшей в пришельцах неясное беспокойство.

– Надо уходить, - сказал инженер.

– Нам лучше уйти, - повторил он.

Командор поднял руку.

– Подожди…

Он отер испарину со лба, настороженно слушал тишину.

Из темной безоблачной выси с легким звоном опускались на землю незнакомые листья.

– Должно быть, ошибка, - сказал командор.
– Подожди…

– О чем ты говоришь?!
– насмешливо воскликнул инженер.
– Какая там еще ошибка…

Командор молчал. Он пытался проглотить застрявший в горле комок, смять душевную судорогу, но справиться с собою командор не сумел, и потому голос его прозвучал непривычно: - Убежден, это ошибка. Ты понимаешь… Вспомни, как они красивы. Такие красивые…

Будто смятенные тени, на память командора наложились образы людей, какими он видел их в сумрачных подземельях.

С ветки сорвался умерший лист, и шорох едва не оглушил космонавтов.

– Давай уйдем, - не унимался инженер.
– Нужно ли рисковать? Ведь нас так мало, а сколько дел впереди. Поверь, у нас нет никакого права на риск.

– Они прекрасны, инженер… Ты можешь это понять?

– Не знаю… Красивы и злы… Как можно понять такое? Во Вселенной много других планет. Спокойных и нежных, как женщины. Вспомни, командор, как ласково встречали нас они… Я доверяю планетам, чем-то похожим на женщин. Эта - Другая.

– Ладно, - устало проговорил командор, - мы уйдем. Но если честно, мне не хочется этого делать. Как бы тебе получше объяснить… Конечно, ты прав: эта планета непохожа на другие. Я ощущаю в ней мужское начало. А ведь у нас так мало мужчин, пойми меня правильно, инженер… Вселенной нужны мужчины!

Командор замолчал, вздохнул.

Инженер пожал плечами. Ему нечего было возразить.

Они посадили корабль уже в сумерках. Теперь стало совсем темно. Казалось, будто планета угадала сомненья в сердцах пришельцев и сейчас норовит укрыться от их смятенных взоров.

Командор всматривался в смутные черты ночного облика планеты. Ему до боли в сердце хотелось разгадать ее тайну, разделить и радости и беды, прийти на помощь.

С легким шорохом, мелодичным звоном продолжали падать листья. Командор склонился, подобрал один, медленно поднес к лицу и… ощутил запах родных лесов и полей.

Он изумился и улыбнулся.

Теперь командор чувствовал себя счастливым. И взгляд его стал зорче, он пронизывал им темень ночи, которая не казалась больше чужой, и вот уже командор заметил огни.

Далекие, далекие огни.

– Мы улетим… Ну да, мы, конечно, уйдем отсюда, - взволнованно проговорил командор.
– Но прежде покончим с одним делом…

Тщетными были попытки инженера. Увлеченный принятым решением, командор не хотел и слушать его.

Но упрямства инженеру было не занимать, и он не терял надежды.

– Послушай меня наконец… Я не могу понять, почему ты решил обследовать именно то, что лежит под поверхностью планеты. Здесь так много городов, и мы легко определим уро вень развития этой цивилизации.