Шрифт:
И голос Федора:
– Ах ты, кур…
И – еще удар, но уже глухой, кулаком, и тут же – вскрик матери, грохот упавших с кровати тел, матерщина, шум драки и плач проснувшегося Артемки.
Алена, спрыгнув с печи, схватила валявшийся у стены топор и бросилась в комнату матери.
Там в темноте пьяный Федор бил ногами мать, лежавшую на полу, и орал:
– Ах ты, курва кривая! На кого руку поднимаешь? Я тебе и вторую ногу укорочу, сука гребаная!
Алена, не раздумывая, занесла топор под потолок.
– Не-е-ет!!! – вдруг закричала мать и, перекатившись по полу, ударилась в ноги Алены. – Нет, Алена!
Федор, повернувшись, увидел и топор над своей головой, и глаза Алены, которые были посильней топора.
– Вон отсюда! – негромко сказала ему Алена.
Федор не вынес ее взгляда, опустил глаза.
– Да я вас тут всех… в три креста! – буркнул он и ушел, шибанув наружной дверью.
Алена помогла матери подняться с пола.
Со двора донеслось кудахтанье переполошенных кур. Это Федор пошел в курятник – знамо зачем.
– Все, мама, – сказала Алена. – Или я, или он.
— А что у тебя с ним? – ревниво и словно бы вскользь спросила мать.
Алена долгим взглядом посмотрела на мать, но та отвела глаза и сказала:
– Ехала бы ты от греха. Поступать куда, что ли…
– Дай на билет, – ответила Алена.
Мать, как и Виктор днем, бессильно развела руками:
– Откуда?
Назавтра она полола Жукову грядки под музыку своего плейера и песню Патрисии Каас.
Въедливая пыль засоряла глаза.
Тяпка мозолила руки.
Нагибаться да выдергивать сорняки с корнем – от этих (даже под музыку) поклонов спина надламывалась так, что не разогнешь.
А солнце палило, и капли пота катились по лбу.
Мимо катил на велике Виктор. Остановился и спросил изумленно:
– Эй, Алена! Ты чё делаешь?
Алена, разгибаясь, сняла наушники.
– Я говорю: ты чё делаешь? – повторил Виктор.
– Чем спрашивать, помог бы.
– Мне почту надо развозить, – пожаловался Виктор.
– Ну и катись тогда…
Виктор подумал, потом положил свой велик у дороги и пошел помогать Алене.
Спустя какое-то время мимо катили на тракторе с прицепом все те же местные девчата и парни. И весело заорали наперебой:
– Алена, вы чего – в крепостные подались? На Жукова пашете?
А Леха-тракторист загорланил:
Я работала в колхозе —Загубила жизнь в навозе!Вот такая дребедень,Зашибись, мой трудодень!Но Алена презрительно заткнула уши наушниками.
Все ее имущество поместилось в пластиковый пакет с надписью «Наш дом – Россия!». Провожать ее собралась у парома вся семья – мать, отчим, Настя, грудной братик и даже коза.
– Пиши! Пиши обязательно, ладно? – с лживой нежностью просила мать.
– А мне плейер в городе купи, – сказала Настя.
– И правда, купи ей, – подхватила мать. – Она меня уже допекла с этим плейером. А мне знаешь чего купи? Прокладки и… – И мать зашептала Алене на ухо про какие-то обезболивающие импортные таблетки при месячных.
— Купи, купи им! – сказал и Федор. – Семью не забывай.
Почтальон Виктор, стоя на пароме и держа канат, позвал:
– Ну, Алена. Поехали!
Алена вдруг отдала Насте свой плейер – «Держи!» – и запрыгнула на паром. Виктор тросом потянул этот паром к другому берегу.
Там Алена села на раму его велосипеда, и Виктор, нажимая на педали, покатил вдоль берега все дальше и дальше от деревни Долгие Крики.
Мать, отчим и Настя махали ей вслед руками.
Вскоре Алена уже стояла на палубе большого волжского парохода. Проходя под огромным мостом, этот пароход вплывал в Тверь…
Так Алена впервые в жизни оказалась в городе с высокими пятиэтажными домами, с потоками пешеходов на тротуарах и даже с автобусами, которые катят по мостовым. Шагая по тверским улицам, она во все глаза разглядывала витрины магазинов, ларьки с заморскими фруктами, удивительные машины – «мерседесы» и джипы, сияющие лаковыми боками, и вывески неизвестных ей фитнесс-клубов. Что это за фитнесс такой, гадала она, фрукт, что ли?
Тут она увидела вожделенное с детства мороженое. И уже шагнула было за ним в кафе, но вовремя пересчитала свои деньги и поняла, что на мороженое у нее не хватает. Утерши ладонью пересохшие губы, она собралась двинуться дальше, когда заметила на двери кафе трепыхавшийся под ветром листок с объявлением: