Дэвид и Мик очень быстро и очень крепко подружились, а для нас, остальных, это выглдело страшно забавно. Они вечно висели на телефоне, болтая друг с другом, как тинейджеры, или же навещали друг друга в студии, или приглашали друг друга послушать свои новые миксы. “Может, нам встретиться в “Бродягах”?” – вот это был самый частый вопрос.

Я не слишком была вовлечена. Я бывала дома у Мика и старалась подружиться с Бьянкой, но она была очень сдержанна, и мне не удалось сломать лед. Думаю, ей не очень нравилась моя дружба с Мэриэнн Фэйтфул. Ну-ну! Мне предстояло пережить и худшие разочарования.

Так что мои посещения Джэггеров были не слишком часты. Очень отчетливо помню только два: один раз я была там с каким-то деловым поручением от Дэвида, а Мик работал с Тэйлором над песней, ставшей впоследствии “Angie”, а второй раз – на вечеринке в честь дня рождения Мика. Дэвид в то время уже уехал в Нью-Йорк. Помню, после этой вечеринки, я наполовину тащила на себе надравшегося Брайана Ферри – на Оукли-стрит, на диван.

В нашем кругу, да и вообще в Лондоне, такие штуки происходили нередко. Отчасти потому, что город ночью буквально вымирал, отчасти потому, что англичане привыкли жить интимными дружескими кружками, и наши друзья запросто оставались у нас переночевать после вечеринки, или наоборот, мы у них. Ничего тут не было особенного – просто находишь местечко, где можно прикорнуть, не слишком обращая внимание на тела других личностей, распростертые тут и там, – но некоторым, подозреваю, это кажется странным. Средние американские буржуа, представители единственного в мире общества, способного позволить себе отдельную комнату на каждого (иногда с отдельной ванной), частенько бывали несколько шокированы, навещая Лондон, и считали такие сцены негигиеничными и чуть ли не аморальными.

Возможно именно поэтому поднялся такой переполох, когда я упомянула в ток-шоу Джоан Риверз, что как-то утром на Оукли-стрит наткнулась на Дэвида и Мика, спавших в одной постели.

Я только что прилетела из Нью-Йорка. Я вошла в дом, зашла на кухню, и Даниелла сказала мне: “Думаю, Дэвид с Миком спят наверху”.

Я ответила: “О, окей”, отправилась наверх и открыла дверь в спальню; они дейстительно спали в нашей постели. Я разбудила их, спросив, не хотят ли они кофе. Они ответили, что да, хотят. Вот и все.

Можно, конечно, смотреть на это по-разному. С одной стороны, это была обычная лондонская сцена: двое лучших друзей притащились домой пьяные или обдолбанные после какой-нибудь вечеринки, с грехом пополам разделись и завалились спать. Утро настало, пришла жена, разбудила, голова трещит с похмелья, жизнь снова завертелась.

Но нет! Джоан Риверз, ее студийная и теле-аудитория и каждый журналист колонки сплетен в мире, немедленно предпочли второй вариант трактовки: раз Мика Джэггера нашли в постели с Дэвидом Боуи, значит Мик (вот ужас!) голубой, или еще хуже (падаем в обморок!) бисексуальный.

Ну что ж, оставим в стороне вопрос, почему, собственно, это оказалось новостью для тех, кто хоть когда-то уделял внимание Стоунзовским делам, особенно обмену девушками и прочим нежным товарищеским узам между Миком, Китом и Брайаном, прежде чем Брайана нашли мертвым в бассейне. Но мне не нравится, когда автоматически делается вывод, что непременно должен быть секс, если двое мужчин оказываются в постели. Это так тупо, так типично по-американски.

С другой стороны, я, лично, считаю, что в данном случае вывод был сделан верно. Или скажем так: когда я вошла в комнату и увидела Дэвида с Миком вместе, я была абсолютно убеждена, что они трахались. Это было настолько явно, что мне даже не пришло в голову подумать, что это могло быть не так. То, как они проводили непрерывно время друг с другом, принимая во внимание Дэвидовский почти религиозный ритуал засовывания своего Лэнса оф Лав почти во всех кругом, плюс то, что у Мика была собственная замечательная кровать в двух шагах от того места, где он возлежал в голом виде вместе с Дэвидом, все это вместе привело к явным выводам в моей голове, да и на интуитивном уровне я тоже была в этом уверена. Мне не надо было искать раскрытых баночек с вазелином.

А, может, и надо было – тогда бы я получила доказательства своего интуитивного убеждения. Но я не стала, так что со стопроцентной уверенностью не могу утверждать, что эти котяры трахались в ту ночь. Я ушла, пока они все еще лежали в моей постели.

А вот в следующий раз, когда у Мика встало, я была дома. Это было в Нью-Йорке, в номере отеля “Шерри Незерленд”, где я остановилась вместе с Даной. Дэвид, если я правильно помню, был в турне, а может быть просто где-то болтался по своим кокаиновым делам.

У Даны с Миком была в то время интрижка, и, хотя я смотрела на это не очень одобряюще (Мик, в конце концов, был моногамно женатым человеком, во всяком случае, так думала Бьянка), но Дане было по фигу. Она развлекалась.

В тот вечер Дана все еще отсыпалась после долгого перелета, когда позвонил Мик. Я сказала ему, что она все еще спит, а он мне: “О! А кто это? Это ты, Энджи? Да? Ну, я заскочу вас навестить, хорошо?”

Он остановился в “Плазе”, прямо напротив “Шерри Незерленд”, так что появился очень скоро. Мы поздоровались, и я спросила: “Ну что, мне разбудить Дану? Ей все равно пора вставать, или она оканчательно запорет свои биологические часы.”

“Нет-нет, пускай спит”, – ответил он, и то, как он это сказал, сразу выдало его: робко и с надеждой. Я на него взглянула; ну так и есть – в ответ он бросил на меня такой быстрый вожделеющий взгляд. Я подумала: “Иисусе, он хочет со мной трахаться, со мной, с женой его лучшего друга!”

Выгадывая время, я предложила ему выпить. Он попросил, кажется, “курвуазье” – они с Дэвидом пили его в то время, – и я отправилась на кухню, приготовила напиток и вернулась с ним в гостиную.

Вот тут он взял быка за рога, открыто заявив, почему бы нам не заняться делом прямо здесь и сейчас. Я запротеставала: “Мик, я же жена твоего лучшего друга! Я замужем за Дэвидом, вспомнил?” – но он не отставал, и я подумала: “Да какого черта? Зачем сопротивляться. Пускай себе, а там посмотрим, что из этого выйдет.” Так что я перестала сопротивляться, но проникнуться духом события мне никак не удавалось; пока он целовал и заводил меня, у меня из головы никак не выходил образ Мика, каким я его увидела, когда он вошел в двери – козлом.