– Я соглашусь с вами, - принял слово я игнорируя его фамильярный жест, - в демократическом устройстве справедливости куда меньше чем заявляется, но её основа не лжива, просто извращена.

– Извращена, - кивнул он, - но извращена достаточно для утверждения её лживости. Позволю себе пример.

– Будьте любезны.

– Знаете какая страна самая демократическая?
– Тут же спросил Петр Павлович.

– США?
– Предположил я будучи вовсе не уверенным в правильности.

– Нет, - улыбнулся он, - Норвегия.

– Как Норвегия?
– Я даже остановился.
– У них же король.

– Ну вот так.
– Засмеялся он.
– Самая демократическая страна - конституционная монархия, а Россия, по уровню развития демократии, занимает лишь 117 место, не смотря на многопартийную систему и прямые выборы. США же, с двухпартийной системой и не прямыми выборами - девятнадцатое. И я даже не говорю про находящуюся куда выше нас в этом в рейтинге Танзанию, с её нищетой, не смотря на богатейшие запасы нефти и алмазов, войнами кланов и тем, что более половины детей не получает даже начального образования. Зато демократия хоть куда.

– Но это лишь рейтинг, он естественно политизирован.
– Возразил я.

– Правильно.
– Неожиданно согласился Петр Павлович.
– Только не рейтинг политизирован, а методы расчета искажены до состояния «лживы», иначе картина была бы совсем другой. Вы знаете, - он неожиданно остановился, - демократия, как она представлена сейчас, очень напоминает Новгородское вече: кто громче кричит и у кого кулаки крепче, тот и прав.

– Охлократия.
– Ввернул термин я.

– Именно. И тут очень интересен итог: что сейчас есть Новгород?

– То есть вы уверяете, что навязываемые демократические ценности имеют целью вывести Россию на задворки?

– И ничего белее.
– Кивнул он.

– Тогда права бабушка, Сталина на них нет.
– Усмехнулся я.

– Вот как?
– Не приняв моего веселья удивился он.
– Вы действительно так считаете, или?

– Действительно так считаю, - ответил я возвращая серьезность и пошел вдоль тротуара, он пристроился рядом словно старый знакомый, - и Ленин и Сталин умели работать с толпой, особенно толпой молодых, неокрепших людей с несложившимся собственным мнением. Понимали, что если ее оставить без дела, видимой цели к которой надо двигаться непременно всем вместе, не занять ее, обязательно найдется кто-нибудь направивший её против власти.

– Знаете, - Петр Павлович посмотрел мне в глаза, - а я с вами согласен. ДнепроГЭС, БАМ, КАМАЗ и другие ударный комсомольские стройки - экономически необоснованные и несвоевременные проекты, суть которых, лишь отвлечь молодое поколение от анализа и раздумий.

– Чем бы солдат не занимался, лишь бы задолбался, простите за грубость, плюс обязательная героика вроде бестолково угробившего себя Павла Корчагина.

– Бестолково или нет - вопрос спорный, а то, что под каждой шпалой БАМа лежит свой Павел Корчгин - факт. Более того, без его примера число жертв этой стройки могло быть существенно меньше. И это именно жертвы, не погибшие, а тупые, безвольные жертвы.

– Как и эти.
– Я остановился поворачиваясь к оставшейся далеко позади толпе с плакатами.

– Да, к сожалению как и эти. Причем их жертва страшнее.

– Почему?
– Удивился я.
– Их убивать никто не собирается.

– Жертвы безумных комсомольских строек уносили уверенность правоты с собой в могилу, а этих - да, убивать никто не собирается, соответственно им прийдется жить дальше, взрослея, умнея, осознавая бессмысленность потраченных усилий и времени. Что ответят они своим детям, когда те спросят - зачем? Или, что хуже, - почему? Почему, папа и мама, вы не работали обеспечивая свое и мое будущее, а махали флагами на улице? К чему эта бессмысленная матросовщина?

– Вы считаете поступок Матросова глупым?
– Удивленный вторым пришествием в мои мысли бравого солдата спросил я Петра Павловича.

– Нет, - он остановился и я, демонстрируя внимание, был вынужден повернуться к нему, - Сашей двигала любовь.

– Любовь?

– Представьте себе, просто любовь. Любовь к семнадцатилетней девушке, которую он никогда не знал и никогда не видел, но круто изменившей его жизнь.

– Павел Петрович, вы меня крайне заинтриговали.
– Признался я. Он улубнулся, снова доверительно взял меня под локоть и мы продолжили неторопливую прогулку.

– Вспомните, кем был Сашка Матросов? Беспризорник, хулиган и малолетний преступник. Более того, он был в колонии помощником воспитателя - крысой, стукачом, сукой - если угодно. Свой среди чужих, чужой среди своих. Мерзкий, мелочный, трусливый и злопамятный. И вдруг, в один день, он меняется и начинает рваться на фронт добровольцем. Почему?

– Почувствовал приближающуюся месть и испугался?
– Предположил я.

– Я тоже сперва так думал, однако кое что не сходится: он строчил просьбы отправить его на фронт почти полгода, времени более чем достаточно для расплаты. Боялся бы мести, сбежал бы сразу.