— …и на этом мы завершаем передачу. Воскресную проповедь для личного состава, выполняющего боевую задачу, прочел наш полковой реббе Менахем Гибель!

И тишина. И мертвые с косами стоят. Точнее, некоторые еле живые на полу сидят. То есть на потолке. Тут же чердак.

— Чего он говорил-то, Леха? — Ник допытывается. — Ты расслышал? Можешь перевести? Я же в этой каше ни хрена не разбираю. Скажи хотя бы, кто они!

— Кто, кто… Юнайтед Стэйтс оф Эмерика. Зуб даю. Это у них проповедь закончилась. Для выполняющих боевую задачу — во как… А чего ты про глушилки-то нес?

Ник отстегивает декодер от приемника, и чердак заполняется громким жужжанием и скрежетом. «Понял? — спрашивает. — Они давно научились эти проблемы обходить». Понял я.

— Ну что, племяш, а то в разведку сбегаем?

Я сижу на полу-потолке, тупой, как ступа. Плохо мне. Поджилки трясутся. Мир будто на голову встал. То есть это представление мое о нем взяли и кувыркнули. Или все-таки галлюцинация? Угу, тотальная. А может, я на самом деле сплю, и у меня кошмар такой?

Хочется полбанки откупорить, в теплую ванну залезть, из горла — хлоп!

Или в теплую постель, и одеялом — с головой. Шекли еще советовал, а он глюконавт со стажем был, знал, о чем пишет.

Нас оккупировали. Мама, роди меня обратно. Что же теперь будет?! Да, в общем, и ежику понятно — что. Новый порядок. Аусвайс-контроль. Полицаи. Немецкие овчарки. Череп на рукаве.

Одна радость, что меня вряд ли угонят арбайтером на бескрайние поля Оклахомщины. У них там своих лузеров и реднеков девать некуда, зачем им еще раздолбай славянские… Это же всему миру известно, общим местом стало и банальностью — от нас хорошего не жди. Спрашивается — на фига таких завоевывать?

— Слушай, Ник, да бред же, бред! Вдруг какая-нибудь совместная операция? Может, шаттл в неположенном месте сел? В наш лес навернулся, а? Натовская инспекция приперлась смотреть, как мы ракеты на орала перековываем?

— Стоп! — у Ника аж уши зашевелились. Ага, тарахтит в отдалении. Похоже, вертушка. Или, что гораздо хуже, чоппер. Не тот чоппер, который рокерский байк, а который юсерский вертолет.

Ник в два прыжка вниз слетел, еще в два обратно вернулся, уже с биноклем, и к чердачному окошку нырнул. Однако, в хорошей форме дядя.

— Та-ак, вот он, красавец… Не узнаю. На «Апач» вроде смахивает. Мимо чешет, не к нам. Глянешь?

Ну, глянул. Летит по-над лесом винтокрылый аппарат, явно нерусский. Гляжу и с некоторым удивлением ощущаю — поджилки не трясутся больше. Примирился я, видимо, с новой картиной мира. В полосочку и со звездочками.

— Зачем я тебе в разведке, Ник?

Легко так спросилось.

— Если языка возьмем — переведешь.

Совсем просто он ответил. Как так и надо. Мне почему-то на ум песенная фраза пришла — «партизанский молдаванский собираем мы отряд». А еще «…и ходят оккупанты в мой зоомагазин».

— На самом деле все не так страшно, — Ник говорит. — Нам ведь нужно просто разобраться, что происходит, верно? Сам представь, какой может выйти конфуз, если у них, и вправду, шаттл в лес упал — а мы тут уже томагавки выкапываем и танцы военные пляшем. Не надо бардака. Сходим, приблизимся осторожно, поглядим… Короче, Леха, я тебя за околицей ждать буду. Двинем сначала вдоль дороги, будто и вправду обрыв ищем, я инструмент монтерский возьму для правдоподобия. Удостоверение не забудь. Чуть что, кричи — «постмен»! — и стой, как вкопанный. А дальше моя забота.

— А если председатель все-таки электриков на линию выгонит?

— Хотелось бы. Они ребята не промах, один спецназовец, другой погранец. Вот увидишь, я их мигом сагитирую.

Электриков председатель на линию не выгнал. Это они его выгнали. Они с утра в мастерских железом гремели, чего-то там мудрили с кузнецом за компанию и начальству сказали: пошел вон, ты этого не видел. А он и вправду ничего такого не видел. Труба, сказал, с ручкой. Мне-то, сказал, по фигу подробности, и так чую: инструмент подсудный — сто пудов, а если стрельнет, так наверняка расстрельный. Но поскольку вся Красная Сыть в едином порыве… Я дальше слушать его Демагогию не стал — успеют еще уши завянуть, когда он при новом порядке старостой устроится. Пошел в дорогу собираться. Иду, как говорят юсеры, «с опущенным хвостом», но в кусты не сворачиваю. Будто на подвиг топаю. Вроде и не хочется, а надо.

Потому что нет другого выхода, правда ведь? Надо же, блин, разобраться. А я в селе единственный, кто нормально понимает инглиш. Некому больше с Ником пойти. Блин.

По дороге пацаненка соседского из лужи вытащил, где он в морское сражение играл.

— Военную тайну хранить умеешь? — спрашиваю. — Значит, иди под мое окно, я тебе оттуда ружье спущу, и ты его тихонечко огородами — за околицу. Там дядя Никанор будет, ему отдашь. И чтоб никто не видел, ясно? И пока я не вернусь — молчок!