Пойдём, помолимся, дружище,

Туда, где дерево в тоске,

Где голос основанья ищет,

Но все висит на волоске.

Помолимся, по крайней мере,

О тех, кто выпал из гнезда,

Кому в лишенном чуда мире

Всевышний козырей не сдал.

Как докричаться нам до Бога

В своей, забытой им, глуши,

Мы и хотим совсем немного:

Любви и света для души.

Я Ольга, Хельга… В имени моем

Варяжский отразился окоем

И слышится глухой набат набега.

Мы приходили править на Руси…

Но где теперь мы? Господи, спаси:

Мы растворились – черное на белом.

Прозрачен, но не призрачен мой мир,

В нем прадед, лейб-гвардейский канонир,

Соседствует с потомком крепостного.

А в дальней тьме бесчинствует монгол…

Все принял род мой и перемолол,

И потому крепка моя основа,

Но как понять, когда судьба трудна,

И подо мной качается страна,

Служить которой я была бы рада?

Пускай хотя бы тихие слова

Я принесу, и буду в них права,

Они – мои награда и отрада.

Я Ольга, только власть не для меня,

Сама собой не правила ни дня –

Дала свободу и душе, и телу.

Все в имени своем узнала я!

И викинга суровая ладья

Придет за мной к последнему пределу.

Последний мужик в умирающем нашем селе,

Печник Николай, погубивший глаза самогоном,

Выходит погреться на солнце – картохой в золе,

Такой же обугленный, с яростным глазом зеленым.

Когда-то он русскую печь поднимал от души,

В том доме, где пряталась я, вся из боли и страха.

Меня тормошил, и стакан за стаканом глушил,

Ругался и пел, и как будто дымилась рубаха…

Он смотрит на солнце и видит… А явь или сон,

Не так уж и важно, и хочет он только покоя.

В его телогрейку уткнусь побелевшим лицом

И тихо скажу: "Ты держись, ты живи, дядя Коля!.."

Когда ко мне зимой прибилась кошка

И привела измученных детей,

Была я словно голый нерв без кожи

И видеть не могла чужих людей.

Но эта неподъемная забота –

Мороженные уши и хвосты –

Меня отогревала отчего-то,

Хотя и были коготки остры.

Порой вся эта чёртова семейка,

Мою еду на части разодрав,

Съедала всё, и отобрать посмей-ка:

Немедля раздавался грозный мяв!

Но ввечеру, устроившись под пледом,

Они включали пламенный мотор,

И засыпала я за ними следом,

И страшных снов не видела с тех пор.

Теперь живу бесстрашно и упрямо,

Пока меня от всяких бед хранят

Седая кошка – ласковая мама,

И чёрный кот, и ярко-рыжий брат!

История репьями колется,

И за околицей моей

Опять в намёт бросает конницу

Неукротимый Берендей.

Давно в пространстве нашем мира нет,

Безумен враг и рвётся в бой,

Но ступа яростно пикирует

С пилотом Бабою Ягой.

Врагу усталому напиться бы,

От жара глотки ссохлись аж,

Но заминирован копытцами

Весь окружающий пейзаж!

Бежали конные и пешие,

И водяные вслед палят.

Ведут кикиморы и лешие

В плен перепуганных козлят…

Храня своей земли достоинство,

На этом крайнем рубеже

Застыло сказочное воинство,

Поскольку некому уже.

Я живу – доживаю за краем земли,

Где «Сапсан» не нарежет пространство ломтями,