— Нет, — машинально ответил Марк, думая только о том, что хочет ее поцеловать.

— Тебя интересует, чем занимается мой отец?

— Ну да.

— Он главный управляющий международной компьютерной фирмы, о которой ты наверняка слышал.

— Неужели?

Марку было все равно. Сейчас он ее поцелует. Туман и уход Дженет позволяют ему это.

Кэтлин сообщила название компании в тот момент, когда их губы встретились. Марк услышал, но не придал этому значения. Сейчас его интересовало одно — ее мягкие теплые губы, такие же жадные, как у него. А еще восхитительное тело, доверчиво прижавшееся к нему. И шелковистые волосы, ниспадавшие на спину. Марк крепко держал Кэтлин в объятиях и целовал, опьяненный гладкостью ее кожи, легким прикосновением рук к его спине, теплотой ее рта...

И тут она вздрогнула. Марк отпрянул.

— Замерзла? — «Ну конечно, замерзла, — мысленно обругал он себя. — На ней тонкое шелковое платье, а сейчас ноябрь. Никакие поцелуи и объятия не защитят от такого холода».

— Не знаю. — «Замерзла или нервничаю? Неужели нервничаю?»

— Но ты дрожишь.

— Наверное, и вправду замерзла.

— Тогда вернемся в дом.

— Давай. И сразу уйдем.

— О’кей.

Резкий свет и многозначительные взгляды друзей Кэтлин рассеяли спасительную защиту тумана — понимающие, немного завистливые взгляды, которые они бросали на свою красивую подругу, чьи щеки подозрительно раскраснелись. Они знали, почему Кэтлин и этот высокий красавец брюнет уезжают так рано. Знали и немного ревновали.

Они знали это потому, что хорошо знали Кэтлин. Она всегда добивалась своего, причем без всяких усилий. И всегда нравилась мужчинам.

Сама же Кэтлин этого не знала. Они молча ехали к дому Марка, держась за руки. Он отпускал ее ладонь, только чтобы переключить скорость в своем стареньком «фольксвагене».

Марк знал одно — он ее хочет. Хочет прижаться к ее обнаженному телу, целовать ее губы, любить...

В ушах у него стояли слова Дженет: «Ты даже перестал заниматься со мной любовью. Наверное, не можешь?»

А вот с Кэтлин ему этого хотелось — так, как уже давно ничего не хотелось.

Кэтлин тоже мечтала заняться любовью с Марком, но он пугал ее. Пугал тем, что не принадлежал к Карлтон-клубу, тем, что слишком серьезно ко всему относился. Дни и ночи он спасал людям жизнь или наблюдал за тем, как они умирают. Он был не готов развестись с женой, и это тоже могло причинить Кэтлин боль. Никогда ни к кому она не относилась так, как к Марку.

— Зайдешь? — спросил он, припарковывая «фольксваген» рядом с ее роскошным «БМВ». Вряд ли. Скорее она предпочтет сесть в свою машину и вернуться на вечеринку, или домой, или поехать туда, куда обычно отправляются детишки Карлтон-клуба в половине одиннадцатого ночи, когда простые люди давно спят.

— Конечно, — откликнулась она, дрожа даже в теплом, из верблюжьей шерсти, пальто.

Жилище Марка располагалось на втором этаже бывшего викторианского особняка, ныне разделенного на крошечные квартирки. В них обитали в основном стажеры и врачи университетской клиники, поскольку отсюда до работы было всего пять минут ходу.

Взявшись за руки, они начали подниматься по ступеням. Марк еще не принял окончательного решения. Он знал только одно — ему не хочется отпускать Кэтлин. Подойдя к двери, они услышали телефонный звонок. Наверное, Дженет, подумал Марк. Она уже неделю ему не звонила — как ни странно, ни разу с тех пор, как он познакомился с Кэтлин. Дженет, больше некому. Вряд ли это Лесли — она бы не стала звонить ему ночью. Правда, сегодня она дежурит, но даже если ей нужна помощь, в больнице есть другие врачи. Значит, Дженет. Ну и пусть!

Марк открыл дверь, только когда звонки прекратились. Войдя, он первым делом выдернул вилку и лишь потом обернулся к Кэтлин.

— Наверное, твоя жена, — предположила она, лишь бы что-то сказать. Со звонком или без, Дженет нельзя было сбрасывать со счетов.

— Наверное. Она знает, что я часто отключаю телефон, когда не дежурю. Хочешь чего-нибудь выпить?

— Нет, спасибо.

Марк установил четыре пластинки так, чтобы они ложились на диск одна за другой, и включил проигрыватель. Оба молча ждали, пока игла коснется дорожки и раздастся музыка. Кэтлин старалась угадать, что это будет: джаз, блюз, рок-н-ролл? А может быть, Барбара Стрейзанд или Моцарт? Эти четыре пластинки, явно его любимые, расскажут ей нечто новое о нем — то, чего она пока не знает.

Прослушав несколько вступительных аккордов, Марк вопросительно взглянул на Кэтлин.

— Римский-Корсаков. «Шехеразада», — сказала она, с улыбкой глядя ему в глаза.

— Отлично! Хочешь снять пальто?

— Хочу, чтобы ты снял с меня пальто, — с вызовом уточнила Кэтлин. «И платье тоже», — мысленно добавила она и опять вздрогнула.

Марк улыбнулся. Расстегивая пуговицы пальто, он поцеловал ее и продолжал целовать, нащупывая крошечные, обтянутые шелком пуговки платья. Погрузив одну руку в мягкие густые волосы Кэтлин и не отрываясь от ее губ, другой рукой он пытался совладать с капризными пуговицами. Вскоре его терпение иссякло.

— Да сколько их там?

— Больше, чем нужно. Шикарно, но непрактично.

— Может, я слишком тороплюсь?

— По-моему, мы оба слишком торопимся, — поправила Кэтлин. — Не даем себе труда подумать.

— Я уже все обдумал, — возразил Марк. Теперь он действительно принял решение.

— Неужели?

— Да. И все-таки не могла бы ты мне помочь?

— С наслаждением.

Кровать у Марка была широкой, но неудобной, простыни — жесткими, а подушки — комковатыми. Впрочем, все это не имело значения.