Увлекшись охотой на белок,я стал часто оставлять собак дома и редко приносил домой дичь.В своих походах мы не ограничивались только лесом: часто и водяная птица на озере– ибисы, цапли и белые журавли становились жертвами нашего охотничьего пыла.

На озере был чудесный островок– не тот,который стал ареной недавней трагедии,а другой,подальше, недалеко от устья реки. Он был довольно большой, холмистый посередине и весь порос вечнозелеными деревьями– дубами, магнолиями, звездчатым анисом и дикими апельсиновыми деревьями. Все это были уроженцы Флориды. Там можно было встретить кусты желтодревника с яркими желтыми цветами, ароматный ярко-красный дерен и много других благоухающих растений.

Величественные пальмы высоко поднимались над всеми деревьями, и их широкие зонтикообразные кроны как бы создавали второй ярус густой зелени.

Однако,как тесно ни росли деревья,здесь не было непроходимой чащи. Правда, кое-где ползучие лианы и чужеядные растения– эпифиты,или паразиты,–преграждали путь,а между ними вились огромные изглоданные лозы дикого винограда,переплетались кусты хинина и сарсапариллы, цвели бегонии, бромелии и пахучие орхидеи. Но самые большие деревья стояли поодиночке, а между ними расстилались красивые лужайки, усыпанные цветами и покрытые травой.

Чудесный островок лежал как раз на полпути между нашими домами, и мы с Пауэллом часто встречались и охотились именно здесь.В ветвях мелькали белки, взлетали дикие индейки, иногда через прогалины пробегали олени, а с берегов озера мы охотились на водоплавающую дичь,которая беззаботно резвилась на озере. Несколько раз мы встречались на этой нейтральной земле, и наши сестры всегда сопровождали нас.Они полюбили этот восхитительный уголок.Обыкновенно, взобравшись на пригорок, они скрывались в тени какой-нибудь высокой пальмы, тогда как мы, охотники, бродили внизу, где было больше дичи, и тогда в лесу гремело эхо наших выстрелов.Обычно, когда нам надоедало охотиться, мы тоже поднимались на холм, чтобы похвастать перед девушками своей добычей, особенно если нам удавалось подстрелить какую-нибудь редкую птицу, вызывавшую у них любопытство и восторг.

Эта охота– успешная или неудачная– надоедала мне раньше, чем моему другу. Мне больше нравилось отдыхать на мягкой траве возле наших девушек. Голос Маюми звучал для меня слаще винтовочных выстрелов, а любоваться ее глазами было куда приятнее, чем высматривать дичь.

Сидеть возле нее,слушать ее, смотреть на нее– только в этом и проявлялась моя любовь.Мы не обменялись с Маюми ни одним нежным словом,и я даже не знал, любим ли я. Не всегда суждены мне были часы блаженства, не всегда небо любви было окрашено в розовые цвета. Сомнение в любви Маюми было облаком на этом небе и часто тревожило меня.

Вскоре я был огорчен и еще одним обстоятельством. Я заметил, или это мне так показалось,что Виргиния увлеклась братом Маюми и что он отвечает ей взаимностью.Я был удивлен и опечален. Почему все это заставляло меня удивляться и страдать, я и сам не могу объяснить.

Я уже говорил,что мы с сестрой были еще слишком молоды, чтобы разделять предубеждения привилегированных слоев и рас.Однако это было не совсем верно. Хотя и смутно, но я уже, по-видимому, чувствовал, что, дружа с молодыми индейцами, мы поступаем нехорошо.Иначе что бы еще могло омрачать мое настроение? Мне казалось,что это чувство разделяет со мной и Виргиния.Нам обоим было как-то не по себе,а между тем мы ничего не говорили друг другу. Я опасался,что мои мысли станут известны хотя бы даже моей сестре, а она, без сомнения, также неохотно согласилась бы поведать мне свои тайны.

К чему могла бы привести эта юная любовь,если бы ей предоставили свободно развиваться? Погасла ли бы она сама собой, или пережила бы момент пресыщения и измены, или, наконец, перешла бы в вечную привязанность? Кто знает, как дальше расцветало бы это чувство, если бы ничто не прервало его? Но ему не суждено было расцветать бесирепятственно.

Наша дружба оборвалась совершенно внезапно.Ни сестра,ни я ни разу не проговорились о нашем знакомстве ни отцу,ни матери,хотя мы не прибегали ни к каким уловкам,чтобы скрыть нашу тайну.Обычно мы во всем советовались с ними. Если бы они спросили нас,куда мы так часто уходим, мы сказали бы правду. Но никому и в голову не приходило удивляться нашим отлучкам,и мы сами не отдавали себе ясного отчета в их значении.Я уходил охотиться, и это было вполне естественно.Немного удивляло родителей то, что Виргиния очень полюбила прогулки в лесу и часто сопровождала меня. Но скоро они к этому привыкли, и мы свободно уходили из дому, пропадали надолго и возвращались, и никто ни о чем нас не спрашивал. Я уже сказал, что мы и не думали скрывать тех, кто были нашими спутниками в странствованиях по диким лесам, но это не совсем верно.Самое наше молчание было своеобразной хитростью. Мы втайне чувствовали,что поступаем нехорошо и что наше поведение не может быть одобрено родителями. Иначе зачем бы мы старались сохранить это в тайне?

Итак, нашему безмятежному блаженству не суждено было вечно продолжаться, ему совершенно неожиданно пришел конец.

Однажды мы все четверо были на острове.После охоты Пауэлл и я вернулись к сестрам и болтали с ними.Одновременно мы разговаривали и взглядами на немом языке любви.Кроме глаз Маюми,я не замечал ничего, что делалось вокруг. Я не замечал, что сестра и молодой индеец обмениваются такими же взглядами. В эту минуту для меня, кроме улыбки Маюми, не существовало ничего на свете…

Но нашлись глаза, которые следили за нами, которые подметили наши взгляды, слова и движения.Внезапно наши собаки вскочили и с рычанием бросились в чащу. Хруст ветвей возвестил нам о том,что близко люди.Собаки перестали рычать и, виляя хвостами, повернули обратно.Значит,это были знакомые,друзья… Кто же это?

Из-за деревьев показались отец и мать. При их появлении Виргиния и я вскочили, объятые страхом. Мы предчувствовали что-то зловещее. Несомненно, мы сознавали, что поступаем неправильно. И отец и мать – оба нахмурились и казались раздраженными и сердитыми. Мать первая подошла к нам, ее губы были презрительно сжаты.Она гордилacь своим происхождением еще больше, чем потомки Рэнгольфов.