И видишь стаю ты собак,

Грызущихся между собою,

Патриотичною душою

Ворча тихонько, брешешь так:

“Пусть за казенну бы ковригу

Дрались, а не мослы, лодыгу”.

Так, честный песий философ,

Ты прав с толь здравым рассужденьем,

Но много ли таких есть псов,

Что от мослов бегут с презреньем?

Голодный волк завертки рвет,

Тот ввек привык чужим тешиться,

А тот - лишь только б покормиться,

И свет уж так давно идет.

Хвали же вышнего десницу,

Ешь молча щи и пей водицу.

Сиятельный твой так отец

Пил, ел и спит в саду прекрасном,

И там, чувствительных сердец

К отраде в плаче их ужасном,

Над ним поставлен монумент;

То мне ли быть неблагодарным,

Пииту не высокопарным,

Тебе не сделать комплимент?

Нет!
– гроб твой освечу лучами,

Вкруг прах омою весь слезами.

А если строгою судьбой

И непреложным, злобным роком

Век прежде прекратится мой,

То ты в отчаяньи жестоком,

Среди ночныя тишины

Наполнь весь дом мой завываньем,

Чтоб враг и друг мой, душ с терзаньем.

Простили мне мои вины:

Хоть то по смерти награжденье,

Внушишь во всех коль сожаленье.

1 Дураком называется ужасной величины датский злобный ко-

бель, от которого Милорд всегда прячется.

1807

[Image024]

Привратнику

Один есть бог, один Державин, -

Я в глупой гордости мечтал, -

Одна мне рифма - древний Навин,

Что солнца бег остановлял.

Теперь другой Державин зрится,

И рифма та ж к нему годится.

Но тот Державин - поп, не я:

На мне парик - на нем скуфья.

И так, чтоб врат моих приставу

В Державиных различье знать,

Пакетов, чести по уставу,

Чужих мне в дом не принимать,

Не брать от имреков пасквилей,

Цидул, листков, не быть впредь филей,

Даю сей вратнику приказ, -

Не выпущать сего из глаз.

На имя кто б мое пакеты

Какие, письма ни принес, -

Вопросы должен на ответы

Тотчас он дать, - бумаг тех в вес, -

Сказать: отколь, к кому писанья,

И те все произнесть признанья

Свободным, без вапинок, ртом;

Подметны сплетни жги огнем.

А чтоб Державина со мною

Другого различал ты сам, -

Вот знак: тот млад, но с бородою,

Я стар, - юн духом по грехам.

Он в рясе длинной и широкой;

Мой фрак кургуз и полубокой.

Он в волосах; я гол главой;

Я подлинник - он список мой.

Он пел молебны, панихиды

И их поныне всё поет;

Слуга был Марса я, Фемиды,

А ныне - отставной поэт.

Он пастырь чад, отец духовный.

А я правитель был народный;

Он обер-поп; я ктитор муз,

Иль днесь пресвитер их зовусь.

Кропит водой, курит кадилом,

Он тянет руку дам к устам;

За честь я чту тянуться рылом

И целовать их ручки сам.

Он молит небеса о мире;

Героев славлю я на лире.

Он тайны сердца исповесть;

Скрывать я шашни чту за честь.

Различен также и делами:

Он ест кутью, - а я салму.

Он громок многими псалмами,

Я в день шепчу по одному.

Державин род с потопа влекся;

Он в семинарьи им нарекся

Лишь сходством рифм моих и стоп.

Мой дед мурза - его дед поп.

И словом: он со мной не сходен

Ни видом, ростом, ни лицом;

Душой, быть может, благороден,

Но гербом - не Державин он!

В моем звезда рукой держима;

А им клюка иль трость носима.

Он может четки взнесть в печать;

Я лирою златой блистать.

А потому почталионов,

Его носящих письма мне,

Отправя множеством поклонов, -

Ни средь обедов, ни во сне

Не рушь ты моего покою;

Но позлащенной булавою

С двора их с честью провожай;

Державу с митрой различай.

1808

Альбаум

Когда аемны оставишь царствы,