— БОЖЕ МОЙ, ТАМ АЛЛИГАТОРЫ!

Ли Меллон повел его прочь. Рой Эрл был не в себе.

— Там аллигаторы. Там аллигаторы. Там аллигаторы, — повторял он снова и снова, пока мы не перестали вообще слышать его голос.

Ли Меллон увел его туда, где держал раньше. Я не знал, куда. Я не хотел даже думать об этом: флаг Конфедерации над Цюрихом.

Он заметил продирающихся через бурелом федералов. Он бросился на землю и притворился мертвым, хотя с таким же успехом он мог быть мертвым и притворяться живым. Федералы были так перепуганы, что никого вокруг не видели. Тем более, что ни у одного из них не было оружия. Они выкинули свои ружья и теперь искали конфедератов, чтобы сдаться. Но Августас Меллон об этом не знал и лежал, делая вид, что глаза его закрыты навсегда, а дыхание остановилось до конца времен.

Ли Меллон вернулся без Роя Эрла.

— Тихий, как постельный клоп.

— Где ты его оставил? — спросил я.

— Не волнуйся. С ним все в порядке, от там любуется морем. Кроме всего прочего, он псих. Спалит весь Биг Сур. С ним все в порядке. Не волнуйся.

— Аналитическая психология а-ля доктор Юнг, — сказал я.

— Ничего смешного, — сказал Ли Меллон. — С ним все в порядке. Я о нем позаботился.

— Ладно, — сказал я. — Ты здесь начальник.

— Тогда не позволите ли мне принести немного травки? Не знаю, как вы, а я бы с удовольствием покурил. Немного смалки. А?

— Да, хорошо бы.

Ли Меллон ушел на кухню и полез туда, где лежали специи.

— Значит то, что нашел Рой — действительно марихуана? — прошептала Элайн.

— Ага, — сказал я.

— Ли Меллон знает, что делать, правда?

— Еще бы. Ты когда-нибудь курила?

— Нет, — сказала она.

— Ах, травка, — сказал Ли Меллон, появляясь из кухни с целлофановым пакетом в руках.

— Ах, страшный наркотик. Порождение дьявола. Как нехорошо, — сказал он. — Я был добропорядочным прихожанином, пока не связался с этим дерьмом. Давайте покурим.

— Я ни разу не пробовала, — сказала Элайн. — На что это похоже?

— Сюда! Сюда! — кричал Ли Меллон, словно ярмарочный зазывала. — Тур на травы! Тур на травы! Свежие туры на травы! Читайте! Знаменитый девяностолетний философ арестован в наркотическом притоне! Утверждает, что считал это треской! Читайте! Танжер! Танжер! Албания!

Элайн хохотала. Элизабет улыбалась. Я что-то с трудом припоминал, а Ли Меллон достал газету, высыпал на нее траву и превратился в ювелира: он выуживал из травы стебли и семена до тех пор, пока она не стала мягкой и однородной.

— Ах, травка, — снова и снова повторял Ли Меллон. — Травка. Травка. Мамочка меня предупреждала. Духовник говорил, что от нее гниют кости в мозговых клетках. Папочка поставил меня как-то на колени и сказал: перестань рыться на сеновале, сынок; наша корова снесла сегодня утром яйцо, а кролик нацепил на себя седло. Ах, травка. Травка.

Я никогда раньше не курил с Ли Меллоном, и это обещало быть интересным. Травяной дьявол, похоже, знал, что к чему.

С аптечной точностью он свернул косяк, поджег его и протянул юной леди Конфедерации; она глубоко затянулась и передала косяк Элайн. Элайн явно не знала, что с ним делать.

— Втягивай дым в легкие, — сказал я. — И держи сколько можешь.

— Понятно, — сказала она.

Она сделала, как я сказал. Послушная девочка — и протянула мне. Я заполнил легкие дымом и отдал обратно Ли Меллону, косяк пошел по кругу, по кругу, по кругу, по кругу, по кругу, пока мы не оказались там — выше воздушных змеев.

После пятого косяка Ли Меллон начал смеяться, он смеялся и ничего не говорил.

— Это очень здорово, — сказала Элайн. — Но я ничего особенного не чувствую. Ничего революционного. — Пока она все это говорила, взгляд ее не отрывался от огня.

Элизабет стала похожа на бесконечного лебедя. Я хочу сказать, что лебединость не ограничивалась пределами ее тела, а заполняла всю комнату.

— Как хорошо, — сказала она.

Ли Меллон хохотал, как дьявол, он собрал и порвал пустые трубочки косяков, потом стал жевать обугленные обрывки бумаги, очень тщательно, потом перетасовал, словно колоду карт, уцелевшие обрывки, слепил из них бомбардировщик В-17, потом поджег его, как в воздушном бою над Берлином, и всех нас унесло на небеса.

Элайн, не отрываясь, смотрела на огонь. Элизабет перебирала волосы и разглядывала Ли Меллона, который смеялся, как дьявол.

Кажется, он лишился дара речи, а я стал ходить взад-вперед, повторяя что-то вроде:

— Гммм, гммм, ты, кажется, лишился дара речи. — В ответ на это Ли Меллон смеялся еще громче.

— Говорить не можешь, ага?

Ли Меллон потряс головой — нет.

— А слушать?

Ли Меллон поднял два пальца.

— Хорошо, — сказал я. — Дар речи явно утрачен, но человек способен слушать. Это хорошо.